Сергей Е. Динов - Дальнее небо

Важный пузырь Петруша Капитоныч проворонил, похоже, молодуху свою, раззява. Как-то по утру, на третий день после клада, отправился Петюня с Васькой опять на рыбалку, водку пить, да во хмелю засиделся на омуте допоздна. А красавицу Кристину с морячком Игорем пастух Кузьма тем же днем на дальнем выгоне встретил. Вроде как за ягодами молодые в чащобу дремучего Рывина собрались. Да возвернулись с опушки леса через часок да с пустыми корзинками. Шли себе обратно неторопливо любовной поступью, взявшись за руки. Прям, жених с невестою. Увидали за орешником коровье стадо и нетрезвого Кузьму, смутились, руки разняли. Да выпивохе-пастуху все стало ясно сразу: дело-то молодое, куда там брюхатому лысану Петруше до бравого морского майора.

Кузьма, понятное дело, не спустил случая, над молодыми покуражился. С хитрой, гадкой улыбочкой закурить у Игорька-морячка спросил. А тот не курил. Кристина минутку поодаль постояла, зарделась пунцовыми щеками вся в смущении от ехидных взглядов пастуха да в сторону деревни боком-боком отступать стала.

Наглый пройдоха Кузьма не унимался, в рукав Игорька вцепился.

– Майор – что ж по-морскому-то значить будет? – спрашивал занудливый пастух про одну звезду, увиденную на погоне бабкиного племянника.

– А то и значить будет: звезда одна, а звание – «кап три», – пытался отшутиться Игорек.

– Эт как же так «три»? – не понимал Кузьма.

– А так. Всего три к э па на флоте. Первый, второй… а третьим, выходит, – я буду, в очереди за контр-адмиралом.

– Вона как?! – не понял сложных флотских шуток Кузьма и по-деревенски простецки хитрить начал. – А еже ли кто увидал чего такое тайное и смолчит себе в тряпочку? Тут разве рублика три-четыре на водочку молчальнику не найдется?

Игорек оглянулся на Кристину, что к деревне понуро брела, терпение потерял и сунул Кузьме под нос кулак, дыньку такую «колхозницу», в пол лица пастухова.

– А вот такое подношение молчальнику в самый раз будет, еже ли что, – ответил Игорек.

Моряки не лопухи, на испуг не купишь. Кузьма обиду, молча, зажевал и загрустил.

– Ну, на нет, таки суда нет, – смирился пастух и сделал грубую ошибку, глянул во след белокудрой красавице и тихонько так, подленько вякнул в спину капитану третьего ранга, в надежде, что тот не расслышит. – Хороша кобылка, да шибко прытка…

Флотский капитан Игорек все расслышал, развернулся и пастуху в глаз «дынькой» – то своей засветил.

Кузьма в репейный сухостой кувырнулся и затих на время. Дооолго не поднимался, затаился в кустах, пережидал, пока молодые с глаз скроются. Неделю после энтого случая пастух своим синим пельменем на глазу по деревне красовался. Никому не признался, кто и как ему глаз зажмурил. Даж другу Ваське. Отмолчался.

Да и не прав пастух Кузьма был. Ничего «такова» греховного на опушке леса с молодыми-то и не случилось. По душам поговорили, даж не приобнялись и не поцеловались. Красавица Кристина ни с Петрушей Капитонычем, ни с бравым морячком грех на душу не взяла. Ни с тем, ни с другим спать не стала.

Уезжали гости премного благодарные бабке Лизавете за приём и довольные сельским отдыхом.

Первым отбыл в субботу в город Горький, что на реке Волге, внучок Кеша со злыдней своей Лолой. К вечеру нежданно-негаданно обратно возвернулся. Подругу свою домой на поезде одну спровадил, прогнал, значит. Сам решил денек-другой у бабки Лизы еще побыть, отоспаться. Лизавета рада-радёшенька осталась, что внучок от обузы костлявой избавился.

Кешка мальчишкой еще совсем был, повеселил родню, признался, как стащил при участковом Барыкине из чугунка горстку меди: петровский пятак, алтын да полушку, да еще полкопейки с вензелем государя-императора Николая Второго. Письму бабки Лизы и байке о кладе он первым поверил. Клад и взаправду нашел, чугунок с медью да серебряными монетками. Сразу постеснялся, а теперь спросил у бабки Лизы еще и бумажных царёвых денег для своей коллекции. Бабка аж руками от смущения всплеснула, да, забирай, мол, хоть мешок весь. Кеша по-честному со всей родней поделился, каждому на память досталось по сотенной «катеринке», по бумажке – «керенке», червонец с Лениным да пятерка рублей с лётчиком. Шикарную бумаженцию в пять сотен, с государем-императором Петром Первым Кешка себе забрал. Другие такие бумажные «портянки» рассыпались в труху. Гости подарками от памятной встречи довольные остались. Чаи допоздна вместе гоняли, беседы долгие вели, далеко за полночь улеглись.