Григорий Горин - Какая наглость!

Он был высокий и рыжий.

Потертая байковая рубаха с трудом размещалась на его необъятных плечах. Загорелые жилистые руки были спрятаны в карманах брюк и казались такими длинными, что, наверное, он мог почесать себе пятку не нагибаясь.

Непонятно, почему из всех прохожих он выбрал именно меня.

Очевидно, я ему чем-то импонировал.

Он преградил мне дорогу и, выдохнув облачко водочного перегара, хрипло сказал:

– Слушай, друг! Ты извини, такая неприятность у меня получилась. Мы тут с ребятами выпили, и я, понимаешь, пинжак потерял… Домой доехать не на что… Выручи, дай двадцать копеек на метро…

Я поспешно сунул руку в карман и достал мелочь,

– Уж дай сорок, – сказал он и грустно шмыгнул носом. – Мне с пересадкой ехать…

Я протянул ему сорок копеек и попытался пройти, но он по-прежнему загораживал мне дорогу.

– Ты извини, друг, – сказал он, убирая мелочь в карман, – но такая ерунда получилась… Пинжак дома забыл…

– Ничего, ничего! Бывает, – посочувствовал я.

– Я тебе в понедельник верну, – сказал он. – Или нет, лучше в среду… В четверг у нас как раз получка…

– Да ладно, чего там, – отмахнулся я. – Как-нибудь отдадите…

– Нет, я человек точный, – обиженно сказал он. – Сказано – в пятницу, значит, в пятницу! Весь полтинник и верну…

– Сорок! Не полтинник, а сорок! – поправил я.

– Да?! Ну дай еще сорок тогда, для ровного счета… В субботу все и отдам!

– Возьмите еще двадцать копеек и больше не просите! – сказал я.

Он обиделся.

– Думаешь, я нищий? – спросил он. – Я не нищий! Я зарабатываю будь здоров!.. Даже стыдно просить… Вон аж вспотел весь… На, попробуй!

Он схватил мою руку и прижал ее к своему влажному лбу.

– Действительно вспотел, – подтвердил я.

– Ну вот, а ты говоришь… Дай-ка платок…

Я протянул ему носовой платок. Он вытер лоб и шею, потом высморкался в него.

– Я его тебе в воскресенье вместе с деньгами верну, – сказал он, засовывая платок в карман брюк, – Выстираю и верну… Ты не сомневайся… Дай-ка закурить…

– Пожалуйста, закурите и дайте мне пройти, – сказал я, протягивая ему сигарету. – Я очень спешу…

– Ладно, успеешь, – сказал он, разминая сигарету. – С фильтром нет?

– С фильтром нет! – рассерженно произнес я. – До свидания!

– Да постой ты! – сказал он и положил мне руку на плечо.

Его рука была непомерно тяжела; очевидно, поэтому у меня слегка дрогнули колени.

– Я вообще-то больной, – сказал он, глядя мне прямо в глаза. – В психдиспансере на учете состою. У меня припадки бывают! Я человека убить могу, а мне за это путевку в санаторий дадут.

– Нне понимаю, зачем вы все это мне рассказываете? – растерянно пробормотал я.

– Да так, к слову пришлось! – прохрипел он. – Дай еще рубль!

– У меня нет больше! – тихо произнес я.

– Ладно врать-то, – ухмыльнулся он и, ловко сунув руку ко мне в карман, вытащил бумажник.

– Во, гляди! У тебя здесь десятка! А говорил, нет! Стыдно обманывать!..

– Но она мне самому нужна! – запротестовал я.

– Да я те отдам в получку! – сказал он, забирая десять рублей. – Уж не хочешь помочь трудящему человеку! А между прочим, мы для вас, гадов, мосты строили!

– Какие мосты?

– Небось на книжке немалые деньги лежат…

– Что вам угодно? – крикнул я, беспомощно оглядываясь по сторонам.

Его глаза сразу стали бесцветными и злыми.

– Поори у меня! – зашипел он. – Я те сейчас нос откушу… У меня припадок начинается… Я больной на нервы!.. Меня в Склифосовском каждая нянька знает!.. А ну брысь с дороги!..

Он оттолкнул меня и, пошатываясь, пошел прочь.

Я пошел в другую сторону, вернее, не пошел, а побежал, потому что его толчок придал мне определенную скорость. Моя душа раскалывалась от боли и обиды. Я был противен самому себе.

«Трус! Тряпка! – мысленно ругал я себя. – Каждый нахал может вытирать об тебя ноги! Тебя нагло обобрали, а ты и не пикнул! Задохлик! Слюнтяй! Плюгавый интеллигентик!»

Я мысленно бил себя кулаками по самым больным местам. Потом я бросил себя на землю и топтал ногами. Топтал долго, пока не вспотел.

Но у меня даже не было платка, чтобы вытереться.

И тогда я принял решение.

«Хватит! – сказал я себе. – Надо давать отпор наглости! Надо почувствовать себя человеком!»

Я круто повернулся и побежал назад.

Я метался по улице, вглядываясь в каждого прохожего.

Я заглядывал во все дворы и во все подъезды.

Я искал его.

«Где ты, рыжий нахал?! – мысленно орал я.– Выходи на честный бой! Я изувечу тебя! Няньки из Склифосовского тебя не узнают!» Я носился по улице как разъяренный зверь.