Енё Рейто - Золотой автомобиль [Авантюрист]

Де Бертэн ошеломленно посмотрел на своего друга:

– Боюсь, малярия за тебя основательно взялась.

– Наверно. Вчера у меня даже температура подскочила.

Он достал папиросной бумаги, завернул несколько таблеток хинина и проглотил – так легионеры принимают средство от малярии.

Не очень-то приятное время года выбрал Абе Падай для своей революции. Тяжко пришлось его европейским друзьям. Пассат поднимал песчаные бури, с нагорий Атласа ползли удушливые испарения – даже бедуины нелегко переносят такое. В ближайшем оазисе у Лабу начался озноб, но он наотрез отказался от двух дней отдыха.

– Абе Падан должен своевременно получить оружие. И он не захотел слушать никаких возражений: глотнул изрядную порцию хинина, сел в машину и бросил сержанту:

– Едем!

Легкий ветерок здесь, в раскаленной пустыне, насыщает воздух мелкими песчинками, раздражает глаза и легкие. После полудня яркие красные пятна горели на запавших щеках Лабу. У больного начался бред.

– Аннет, вам с отцом придется остаться в Абудире, он не в состоянии продолжать путь, – озабоченно заметил генерал. Аннет протирала лицо больного уксусным раствором. Она отлично понимала, что только исключительное событие могло подорвать железное здоровье ее отца.

– Его, верно, доконала несчастная судьба молодого человека, – предположил де Бертэн.

– Я знаю, он не хотел ничего плохого… – ее голос сорвался, глаза заблестели от слез. Уголки рта дрогнули несколько раз, и она разрыдалась. Де Бертэн нервно вертел портсигар. Ужасная история!

Ветер дул в спину, и вздымаемый колесами песок расстилался перед ними широким плотным облаком.

Они давно покинули шоссе и ехали караванным путем: «альфа-ромео» на пятьдесят метров позади военных грузовиков. Дорога на Абудир вела через скалистую котловину, или «мульду». Воинственно взвихр„нные песчинки несчетными веками атаковали некогда внушительные вершины скал, и теперь из моря песка едва выступали круглые, шлифованные купола.

Призрачную отрешенность ландшафту придавали руины мертвого города: разрозненные колонны, рухнувшие аркады, выщербленные обломки сводов.

Раскаленный песок беспощадно слепил глаза. Воздух, казалось, дрожал, словно далеко впереди клубилась тонкая легкая дымка… Грузовики легионеров закачались… Паркер вскрикнул, тормоза завизжали, де Бертэн выхватил пистолет… Поздно! Машины с солдатами, словно наткнувшись на невидимое препятствие, вдруг опрокинулись. Однако никто не выбрался наружу, люди так и остались сваленными в кучу под этими машинами. Такую картину увидели перед собой пассажиры четырнадцатикаратового авто. И в ту же секунду их постигла аналогичная судьба: раздался странный треск, «альфа-ромео» опрокинулся набок, и его протащило еще чуть-чуть… Автомобиль крепко захватила изготовленная из лучшей стали сеть, какою Карл Гаген-бек отлавливал тигров и львов. Туго натянутая проволока была совершенно незаметна в сиянии солнца.

Всадники арабы высыпали из-за холма под водительством Маэстро.

– Не двигаться! – крикнул он. – Иначе всех расстреляем... Эй, вытаскивайте их из сетей по одному и вяжите.

Сопротивляться было бы самоубийством. Через несколько минут они лежали на песке, связанные, ослепленные отвесными лучами солнца…

Арабы вскочили на лошадей, и пленники услышали, как заскрипели шины. Золотой автомобиль вновь оказался в руках бандитов.

Знаменательный разговор состоялся в канцелярии форта св. Терезы Оране.

Собеседники: сержант Вердье и рядовой Балуют, полковой писарь. Время: семнадцать часов. В этот час сержант обычно просматривает письменные прошения.

Входит Вердье, похудевший и несколько подавленный. Балукин отдает честь.

ВЕРДЬЕ (с вялым благодушием). Да сидите вы, свинья. (Расстегивает верхние пуговицы, тяжело дышит.)

БАЛУКИН (кладет перед ним бумаги). Горчев, рядовой под номером 27, просит увольнительную на вечер.

ВЕРДЬЕ (из горла вырывается зловещий рык, усы в тревожной вибрации). Хорошо.

БАЛУКИН. Далее, упомянутый номер 27 просит диетический стол.

ВЕРДЬЕ (усы в смятении, глаза наливаются кровью, ноздри ритмично расширяются). Подписано.

БАЛУКИН. Номер 27 просит на два дня освобождения по болезни ввиду ревматических болей.

ВЕРДЬЕ (усы, глаза, ноздри – прежняя реакция). Подписано. А теперь (подозрительно отеческим тоном) слушайте меня, дорогой и любимый Балукин! Вы подлый, злорадный, наглый палач, у вас вместо души – клоака. Если вы мне еще раз подсунете просьбы номера 27, я тяпну вас по черепу гаечным ключом крупного калибра. (Душераздирающий вопль в духе финала гран-гиньоля.) Ты, лицемерная чернильная паскуда! Сам подписывай просьбы Двадцать седьмого. (Пауза. Сержант падает на стул в полном изнеможении.) Что еще?