Сан-Антонио - Стендинг или правила приличия по Берюрье

— Господин директор, — решительно говорю я, — нужно отменить завтрашний визит, Он пожимает плечами.

— Вы думаете, что я уже не пытался это сделать! Но уже слишком поздно. В министерстве внутренних дел мне настоятельно указали на то, что президент Рамирес очень хотел приехать сюда. Его программа была расписана по минутам. Изменить ничего невозможно, иначе это вызвало бы скандал другого рода.

Он стучит ладонью по письменному столу.

— Ну, и потом, вы представляете, что значит сказать президенту: «Не входите. Ваше Превосходительство, вас ожидает бомба?» Нет, нет, надо во что бы то ни стало выбраться из этого тупика.

И тогда одна идея, с большой "И", такой же большой, как Вандомская колонна, выстреливает мне в черепок. Я наклоняюсь над столом и импульсивно хватаю руку моего визави.

— Господин директор, раз поиски ничего не дали, остается одно единственное средство!

Он быстро водружает на место очки и смотрит на меня.

— Какое?

— Послушайте, — говорю я. — Давайте рассмотрим это дело в хронологаческом порядке. Мы не проявляли достаточно серьезного интереса к датам, и это была ошибка, потому что даты о многом говорят. Кастеллини загремел в лестничный проем накануне прибытия Канто (мнимого).

— Точно, — вздрагивает он.

— Просто потому, что наши противники знали, что он знал настоящего Канто. До того, как «устроить» свое покушение, они навели справки, т.е. операция была тщательно и детально подготовлена. Однако им не было известно, что еще один из ваших слушателей тоже знал настоящего Канто.

— Бардан?

— Да, Бардан. Два дня спустя после приезда «новенького» Бардан в автобусе обнаруживает подставку. У вас в школе двести слушателей, и нужно определенное время для того, чтобы они перезнакомились… Сосед Бардана в автобусе кричит: «Ба, это новенький, Авель Канто». Бардан настораживается. Авель Канто — такую фамилию не часто встретишь, а раз встретив, крепко запомнишь. Он хочет уточнить: «Авель Канто из Бордо?» Ему дают утвердительный ответ. Тогда он начинает по-быстрому соображать. Он же сыщик, Бардан. Он вспоминает Либурн, настоящего Авеля Канто… и Кастеллини. Кастеллини его приятель. И до него внезапно доходит вся правда. Он догадывается, что Кастеллини был убит из-за того, что он знал Канто. Только из-за этого!

А он тоже знал Канто. То, что он узнает в автобусе, имеет для него решающее значение. Он выскакивает из автобуса и возвращается в школу. Для чего? Чтобы предупредить вас. Где вы были в тот день, господин директор, когда умер Бардан?

— У меня было совещание с парижскими коллегами.

— Следовательно, не имея возможности попасть к вам на прием, он решил пойти к себе и дождаться, когда вы освободитесь. И его там убили! Какой я кретин, что заподозрил Ганса Бюргера в этих убийствах. Он единственный человек, который не мог их совершить, потому что его не было здесь, когда умер Кастеллини, он находился в автобусе, когда Бардан был отравлен.

— Вывод, — прерывает меня директор, — убийца по-прежнему среди нас?

— Да. Именно это может все спасти.

— Как?

— Соучастник мнимого Канто знает, что произойдет и как это произойдет.

— Вполне вероятно.

— Тогда, господин директор, выслушайте меня внимательно. Завтра, во время приема, вы должны сделать так, чтобы весь штат школы был на этом приеме, все: преподаватели, слушатели и технический персонал. И вы их попросите всех участвовать в осмотре школы, чтобы оказать честь вашему гостю.

Биг Босс встает.

— Браво! Понял! Потрясающе! — говорит он. — Вы думаете, что соучастник захочет смыться, чтобы самому не взорваться?

— Ну, а как же, поставьте себя на его место, это же логично? И в этот момент я его и сцапаю. Я предупрежу вас, вы под любим предлогом должны будете изменить маршрут, как только наш парень проявит намерение улизнуть. И у меня останется несколько минут, чтобы заставить расколоться этого молодца. Положитесь на меня, с помощью моего доблестного Берюрье, я ручаюсь, что он заговорит.

Едва я объявляю о своем решении, как в дверь кабинета кто-то стучит. Это Берю. Берю, но какой. С искаженным лицом, сконфуженный, изнеможенный и расстроенный до глубины своих костей. Берю, потерпевший полное поражение и банкротство. Берю, который потерял в себя веру! Берю, который пожирает себя! Берю, который распадается на части и обращается в жидкость, наконец.

— Чем могут служить, дорогой Берюрье?

Толстый подходит. Серый. Его всего трясет.

— Рапорт о моей отставке, господин директор.