Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Перемещенное лицо

— Воевать, — говорил он, — нужно только с армией, а не с мирными жителями.

— Не плетите чушь! — запальчиво отвечал другой. — В теперешней войне мирных жителей не было. Воевали системами, странами и народами. В этой войне важен был дух воюющего народа. Когда немцы нападали на нас, они знали, что за ними есть немецкий народ, есть их отцы, матери, братья и сестры, которые их благословляют на подвиг. Кроме того, их вдохновляла надежда на безнаказанность. Когда немецкий летчик бросал бомбы на жителей Киева, Лондона или Ковентри, он сам готов был погибнуть, но был уверен, что на его маму с папой, на жену и на детей никакая бомба не упадет. Он, мерзавец, рассчитывал на благородство своих противников…

— И правильно рассчитывал, правильно, — встрял со своими возражениями Первый Мыслитель. — Мы, люди христианской цивилизации, не должны соревноваться с варварами в варварстве.

— Вот именно, что должны. Для того чтобы победить немецкий фашизм, мало было одержать победу на фронте, надо было сломить волю немецкого народа. Надо было всем немцам показать, что если благословленные вами ваши солдаты будут разрушать города и убивать мирных жителей, то и для вас нигде тыла не будет. Дрезден был уроком устрашения немецкого народа.

Чонкин издалека слушал обоих мыслителей, и когда говорил один, мысленно соглашался с ним, а когда возражал второй, то и его доводы казались Ивану убедительными. А еще мыслители спорили, что для них родина — просто ли случайное место рождения или что-то побольше. Один из них с горечью сказал, что мы оказались в изгнании, а другой, сославшись на какую-то поэтессу, самоуверенно возразил:

— Нет, мы в послании.

Первый сказал, что его родина — русский язык, а второй уверял, что он Россию унес на подошвах ботинок.

На другой день Чонкин посмотрел на ноги второго мыслителя и подумал: все врет. Ботинки у него были новые. Американские. Унести Россию на их подошвах вряд ли возможно.

Когда Чонкин переселялся в этот лагерь, он на всякий случай принес с собой кое-что из еды. Консервы, колбасу. Даже буханку хлеба, завернутую в немецкую газету «Нойер Беобахтер». Когда он разворачивал эту газету, на нее обратил внимание Первый Мыслитель и попросил почитать.

— Возьмите, — сказал Чонкин. — Только здесь же все не по-нашему.

— А мне все равно по-какому, — сказал Первый Мыслитель, увидевший заголовок статьи: «Сталин — сын лошади?»

Стал читать. Газета была старая. Еще та, которая сообщала о докладе полковника Опаликова, его странном сообщении и о его загадочной смерти.

Прочтя статью, Первый Мыслитель сильно возбудился и объявил всему бараку, что Сталин, оказывается, произошел от лошади Пржевальского.

— Что за чушь вы мелете? — поинтересовался Второй Мыслитель.

— А вот и не чушь! — возразил Первый Мыслитель. — Вот смотрите, здесь черным по белому…

— Вы посмотрите на этого человека, — покачал головой Второй Мыслитель, — он все еще верит печатному слову.

— Я бы не поверил, но здесь же факты, факты. Послушайте. Генерал Пржевальский, путешествуя по Северному Китаю…

— Не хочу даже слушать, — сказал Второй Мыслитель, демонстративно закрывая уши ладонями. — Вот скажите, — повернулся он к Усману Усмановичу, — вы трезвый и реалистически мыслящий человек, инженер, вы можете поверить, что Сталин произошел от лошади?

— Безусловно, могу, — сказал Усман Усманович. — Что касается таких людей, как Сталин или Гитлер, я готов поверить, что они произошли от шакалов, гиен, хорьков или скорпионов.

— Ха! — сказал Второй Мыслитель и развел руками. — Представьте себе, что я этих двух негодяев ненавижу не меньше, чем вы, но добросовестность ученого не позволяет мне жертвовать истиной в угоду личным пристрастиям.

— А вы ученый? — удивился Усман Усманович. — Из какой, извините, области?

— Я ученый широкого профиля, — туманно объяснил Второй Мыслитель.

— Я тоже, — сказал Первый Мыслитель.

— Мы оба — ученые широкого профиля, — подтвердил Второй, — но очень по-разному смотрим на вещи. Но среди нас есть человек, который может с большей компетентностью решить наш спор. Савелий Фелицианович, — повернулся он к сидевшему у печки ученому со странной фамилией Девочка, — ведь вы же биолог? Скажите этим людям, что гибрид человека и лошади в природе невозможен.

— Вы знаете, — задумчиво сказал Савелий Фелицианович, — я хотел уклониться от вашего спора, но если вы настаиваете на моем участии, то я вам скажу, что в природе возможно все. Все, что появляется по ее законам и что бывает следствием ее же ошибок. Конечно, природа снабдила все растения и животных механизмами защиты своего вида. Но иногда эти механизмы почему-то не срабатывают, и тогда все может случиться. Мы знаем массу гибридов среди растений и животных, выведенных искусственно или существующих как шутка природы. В древности такие шутки случались чаще. Тогда живые организмы были еще в стадии сотворения. Я начинал свой путь в науку как убежденный дарвинист. Я и сейчас думаю, что человек, в общем-то, произошел от обезьяны. Но мог путаться с другими животными. Тогда не существовало еще ни законов, ни морали, ни устойчивых эстетических представлений. Самцы и самки разных животных, начиная с человека, вступали между собой в беспорядочные половые сношения. Иногда массовая атака на слабые системы защиты видов давала результат, и тогда среди людей появлялись существа как будто вполне человекообразные, но с признаками присутствия в них наследственных характеристик, присущих другим представителям животного мира.