Владимир Войнович - Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Перемещенное лицо

— Майкл, — перебил его Хантер, — тебе не кажется, что у русских происходит какая-то возня, как будто они собираются сегодня летать?

— Странно, — сказал Майкл, зевая. — С тех пор как кончилась война, они обычно по понедельникам не летают. Они все суеверные, а понедельник у них тяжелый день. В воскресенье они пьют амортизационную жидкость, а в понедельник у них болит голова, поэтому они изучают биографию дядюшки Джо.

Хантер Младший снял висевший на стене полевой бинокль, приблизил к глазам, еще больше удивился:

— Слушай, Майкл, там правда что-то необычное происходит. Два генерала суетятся у одного самолета. Так… запустили двигатель, убрали колодки… Майкл! — воскликнул Билл возбужденно и хватаясь за микрофон. — Смотри, что он делает! — И нервно прокричал: — Внимание, вызываю дежурное звено!

Радио отозвалось голосом капитана Ричарда Торндайка.

— Дик, — сказал ему Хантер, — русские проявляют подозрительную активность. Запускайте двигатели и будьте готовы в к взлету.

— Есть, сэр!

Одинокий самолет на той стороне несся поперек летного поля, оставляя за собой тучу пыли.

Одновременно послышался звук запускаемых двигателей самолета дежурного звена.

— Майкл! — сказал Хантер.

— Билл! — взволновался наконец и Погарек.

И оба замолчали, завороженно глядя на советский самолет, который на той стороне взлетел, шасси убирать не стал, поднялся не выше десяти метров и на эту сторону пошел на посадку.

— Мы выруливаем, сэр! — послышался из приемника голос Торндайка.

— Подождите, — остановил его Хантер. — Выруливать поздно.

Все произошло слишком быстро для того, чтобы сообразить и принять хоть какое-то решение. Самолет с красной звездой на киле уже сошел с посадочной полосы и рулил прямо к командному пункту на такой скорости, как будто собирался идти на таран. А к нему с разных сторон неслись автомобили всех аэродромных служб: пожарная, «Скорая помощь» и джип военной полиции.

Когда майоры Хантер и Погарек выскочили из своей будки, один из советских летчиков уже заглушил двигатель и спрыгнул с крыла на траву, а другой замешкался. На всякий случай, чтоб он не вздумал взлететь, джип военной полиции стал перед носом самолета поперек. Шесть солдат с буквами «МР» на касках высыпали из джипа и взяли оружие на изготовку. Летчик был лет сорока с небольшим, в синих галифе и кожаной куртке бордового цвета. Под наполовину расстегнутой курткой виднелась гимнастерка, украшенная Золотой Звездой Героя Советского Союза.

Когда Хантер и Погарек к нему приблизились, советский летчик отдал им честь и спросил первого:

— Майор Хантер?

— Хантер Младший, — поправил Билл с таким достоинством, как будто был старшим. — А вы полковник Опаликов?

Летчики той и другой стороны, переговариваясь по радио, обозначали себя номерами, но командиры американской и советской частей знали друг друга по фамилиям.

— Что вам случилось? — спросил по-русски Погарек.

— Ай сик, — ответил Опаликов по-английски.

— Ю ар сик? — переспросил Погарек и перешел на русский: — Вы хотите рассказывать, что вы болной?

— Ноу, — возразил полковник. — Ай эм сикинг фор политикал эсайлем. Ищу политического убежища.

Американцы переглянулись, подумали. Хантер сказал:

— Давайте пройдем сюда.

И скрылись в помещении командного пункта. Чонкина с собой не позвали. Он остался у самолета и, не зная что делать, решил его охранять. Хотя какая охрана без оружия? Тем не менее он занял позицию между воздушным винтом и полицейским джипом. Между ним и джипом шесть крупных американцев с буквами «МР» на касках стояли, направив на него автоматы, но он смело смотрел на них и сдаваться не собирался.

В это время к месту происшествия подкатила запряженная парой лошадей телега с черным солдатом на облучке. Этому солдату здесь делать было явно нечего, его сюда привело праздное любопытство.

— Эй, Джон! — увидев его, оживился Чонкин. — Здорово! Как вообще жизнь-то?

Побитой собакой явился Лаврентий Павлович к Иосифу Виссарионовичу. Еще от самых ворот он снял свою шляпу и на ходу, согнувшись в три погибели, обмахивал ею лысину, не потому, что было невыносимо жарко, а потому, что в эти движения он вкладывал какой-то покаянный и самоуничижительный смысл.

— Ты почему один? — спросил его сурово Иосиф Виссарионович. — Разве я тебя одного приглашал?

— Коба, дорогой! — воззвал Берия плачущим голосом. — Произошло непредвиденное. Этот летчик, который должен был доставить нашего князя, оказался предателем. Он оказался такая сволочь, что ты даже не можешь себе представить. Вай-вай-вай! — Берия качал головой и закатывал глазки, показывая своему собеседнику, что он слишком чист и доверчив, чтобы вообразить себе, какая сволочь этот проклятый летчик. — Ты представляешь, истребитель, полковник. Герой Советского Союза. Племянник нашего крупного ученого академика — и предатель.