Юрий Завражный - Рассказы

— Ы-ы-ы! — вслед ему из процедурной.

Привозят летуна в палату, уже без грыжи, а он снова чуть не плачет. Что еще такое? Оказывается, перед самой операцией клизму ставят, и не клизму даже, а настоящий старомодный клистир, когда сверху бутыль с марганцовкой или чем там, а от нее вниз трубка прозрачная с краником, и пипка на конце, и вот эту пипку прямо туда, в бомбардировочный зад воткнули и издевались по этому поводу вовсю... Кто издевался? «Кто, кто»... Баккара, кто ж еще...

— Ну-у! — Владлен нахмурился, сразу видно — закусил. Подумал малость... — Держись, соски. Ракетная атака!

Набрал полный рот марганцовки, штаны подтянул и лег на боевой курс.

— Ага! — это «Баккара», сладкая парочка. Владлен молчит, словно воды в рот набрал. Вернее, марганцовки. — Ну, ложись, мор-ряк! Мужайся. Чего молчишь, а?

Ни фига ж себе! Уже и на «ты»? Ладно, поглядим... пум! вставили... крантик открыли... та-ак...

— Ой! А чего это она не идет?

И не пойдет. Владлен — спортсмен, и пресс имеет что надо.

— Ой...

Тут Владлен тоненькой струйкой из рта марганцовку пустил — псссссссь! И страдальчески:

— Что ж вы делаете, а, негодницы малолетние?! Насквозь же продавили, ну! — но пресс не отпускает пока.

Девки — ладошки ко ртам... сейчас и у них брызнет... бледные стоят, коленки девственные трясутся. То на крантик, то на Владлена. А Владлен еще пуще напрягся, да еще маленько, да еще... и пошло ОНО обратно в бутыль... еще!., плямс! — и пипка лихо из задницы вылетела со звуком специфическим, и давай летать, поскольку сила реактивная, а марганцовка из пипки брызжет, и все на «Баккару», и вот тут они не выдержали и такие струи пустили, что аж рассказывать неудобно. Вот так — за одни сутки две ракеты — и обе в цель! Ай да Владлен! Мастер ракетного удара.

И операция успешно прошла. Вырезали и одному, и второму. Без патологий.

А за сутки до того вырезания открывается дверь, и в палату новенький заходит. Рожа холеная, брезгливая. Оказалось, тоже майор. Владлен уже приготовился его не уважать, потому что майор явно смахивал на политработника, а не уважать политработника — святое дело для боевого офицера, признак хорошего тона. Но майор оказался вовсе не политработником, а начальником строевой части ракетного полка. И тоже с грыжей.

— Ну что, пулечку распишем? — это Владлен.

— В карты не играю.

— Н-да? А козлика забьем?

— В «козла» играют только козлы и дебилы.

Ух ты, какой герой попался! Дебилы, да? Хорошо...

— А как насчет по портвейнчику?

— В госпитале установлен определенный порядок, и нарушать его нельзя. Все.

Во дает! Расстелил койку, разделся и лег. Достал книгу, напялил очки и углубился. Глянули на обложку и совсем опупели: Кафка, «Процесс». Ах так, да? Ну, свинья культурная... А он еще и шуток с девчонками не понимает — пару раз осуждающе высказался на эту тему, причем все без матов и с деепричастными оборотами. Вот же интеллигент попался! Все, хана. Ракетная атака.

Так вот про этого пошлого начальника строевой части и вспомнили сразу после операции; девочкам срочно преподнесли шампанское и конфетки в знак благодарности и примирения, и заодно указали на потенциальную жертву — на майора на этого. «Ой, девчата, если б вы слышали, что он про вас сказал!.. Он про вас такое сказал, такое сказал... ну я прям не знаю!..» Девки угрюмо насупились и пошли готовить самое ржавое лезвие «Нева».

А когда с позором «обшкребанный» майор отправился на клистир, Владлен и говорит:

— Так, мужики, все на перекур, все в гальюн. Щас цирк будет.

А в гальюне всего две кабинки, и обе оккупированы — в одной летун сидит с журналом «Советский воин», в другой — Владлен с сигареткой «Золотой пляж». Ждут. Ждет и остальной народ, полный гальюн зрителей набился. И вот он, герой кавказской легенды, летит, родной, чуть ли не разбрызгивает. «Баккара» постаралась на славу, полный жбан в беднягу влила.

Врывается в гальюн. Народ немного расступается. Майор с выпученными глазищами дергает первую кабинку. Оттуда: «Занято!» Дергает вторую — эффект аналогичный. Выпучивается еще больше, и его сильно кривит на рожу.

— Ы-ы-ы!!! — он принимает характерную взлетную позу, держась одновременно за холеное пузо и за место, где форсаж.

Кабинки хранят ледяное молчание. Как, впрочем, и зрители, хотя их уже прет вовсю.

— М-м-м!.. — майору с трудом дается непривычное доселе слово «мужики». — У меня ж!.. это!.. клиззззьма!

— Везет, приятель! — это летун из крайней кабинки, завистливо так. — А вот у нас, блин, — наоборот...