Он кивнул и посмотрел на доброе круглое лицо жены. Он чувствовал к ней глубокую, нежную любовь и почти растрогался. Сердце вдруг сжалось от ужаса при мысли о том, что она может умереть раньше его.
Из сборника «Жизнь продолжается» (1971)
I
Однажды утром я прогуливался от деревни Де-Стеех к Эйсселу, который образует там причудливую излучину.
Шел я, как обычно, мимо дома, в котором живет старик.
Он уже много лет на пенсии, но скучать ему некогда, так как он держит голубей и кур, а в остальное время работает на огороде.
Вот и сегодня он был там.
У нас уже вошло в привычку сначала поздороваться, а затем обменяться мнениями о погоде.
— Немного парит, — сказал старик.
— Да, но, к счастью, сухо, — отозвался я.
Опершись о лопату, он продолжал:
— Дорога-то бойко строится.
Я тоже это заметил.
Песчаная насыпь на другом берегу Эйссела стала много выше, чем два месяца назад. Людей, которые выполняют эту титаническую работу, называют дорожниками. Но строительство имеет и минусы, так как дорожники совершенно испортили прекрасный вид, который в свое время воспел Куперус, [52] Куперус, Луи (1863–1923) — нидерландский прозаик
а Несцио [53] Несцио (настоящее имя Грёнло, Хендрик Фредерик, 1882 — 1961) — нидерландский писатель
был радостно удивлен и даже несколько взволнован, найдя его после войны нетронутым.
— Жаль, а? — сказал старик.
— Да, тут было красиво, — ответил я.
— Я родился здесь, — продолжал он. — Но знаете, что самое смешное?
Я не знал.
— Человек привыкает к родным местам, гм, с детских лет, вот в чем дело-то, — произнес он, тщательно подбирая слова. — Они еще думать не думали об этой дороге, а я уже сиживал здесь летними вечерами с женой, вон на той скамейке. И мы смотрели через реку, через луга на другой берег. В ясную погоду видно было далеко-далеко. Там и сям зеленели ивовые поросли. Несколько ферм вдали. А еще дальше — трубы кирпичного завода.
Его взгляд принял мечтательное выражение.
— Красиво было во всякое время года. Залюбуешься: то крестьяне сено косят. То коров доят. Лошади пасутся. А в паводки луга затопляло. Тоже красивое зрелище, хотя и на другой лад. Но…
Старик на мгновение умолк. Потом сказал:
— Но мы тогда не знали, что это частица нашей радости. Так было всегда, долгие годы. С этим росли. Это разумелось само собой. И только теперь вдруг начинаешь понимать, что у тебя отняли. Когда все исчезло. Задним числом все старики в нашей деревне это поняли. И хоть немного, а сожалеют. Потому как что-то в жизни потеряли. Что-то дорогое, отрадное для глаз. Теперь у них вместо этого телевизоры.
Он простодушно взглянул на меня и спросил:
— Зачем же люди такое делают? Разрушают все прекрасное. Эта дорога, конечно, необходима для автомобилей. Я понимаю. Но деревня-то осталась без души. Раньше люди со всех концов ехали к нам полюбоваться здешним видом. А теперь уж это невозможно.
Желая его ободрить, я сказал:
— Но леса, слава богу, пока целы. Туда дорожников не пустят.
Старик указал на дорогу и произнес:
— Менеер, раз они посмели сделать это, то и до лесов доберутся. — И с печальной улыбкой добавил: — Нет, хорошо хоть, большая часть моей жизни уже позади.
II
Когда дождь прекратился, мы все-таки пошли в лес. Было немножко скользко, но веяло свежестью. На перекрестке тропинок мы нашли скамейку и немножко передохнули, не нарушая тишины разговорами. Затем пошли дальше. На обратном пути, добрый час спустя, мы снова очутились на том же месте. И многое здесь переменилось. Земля перед скамейкой была усеяна всяким мусором, который отнюдь не следует оставлять в благодарность за приятный отдых. Но неизвестные все же именно так и сделали. Мы снова сели на скамейку, и я сказал:
— За минувший час здесь побывала супружеская чета с невероятным количеством детей. Посмотри-ка на все эти отпечатки обуви на земле. По меньшей мере пять различных размеров. Тут вот сандалии мамаши, а там папины следы. Сорок третий размер. Крепкий и очень высокий парень.
— У них есть грудной ребенок, — заметила жена. — Вон валяется крышка от баночки с кефиром, а если заглянешь под скамейку, то увидишь грязные бумажные пеленки.
— Верно, — кивнул я. — В семье наверняка есть еще два мальчика, лет по десяти. Рядом с тем вон деревом они пробовали построить шалаш. А шалаши строят только мальчишки. Городские, конечно. Деревенские дети в лес ходят редко, точнее, почти никогда, потому что он у них всегда под боком. А их родители тем более. Им не дано понять, что мы здесь ищем.
Читать дальше