Александр Покровский - Бегемот (сборник)

На Север приехали через двое суток. В товарном закутке сгружались в грязь. В одном вагоне не хватило подушки. Проводник канючил. Сам наверняка и украл.

– Да пошли ты его. Что, не знаешь, куда?

– Да пошел ты, кура вареная.

Встречал нас какой-то капраз. Он уставился в мою двухдневную щетину.

– А у вас, товарищ капитан третьего ранга, что, времени не хватило побриться?

Я сдержался.

– Вагоны, товарищ капитан первого ранга, не оборудованы ни электричеством, ни водой.

– Вот когда я командовал противолодочным кораблем.

Я не дослушал, что же тогда стряслось во Вселенной, когда он командовал кораблем, повернулся и ушел.

– Это кто? – беспомощно оглянулся он на старпома.

– Да это… – долетело до меня.

– Равняйсь! Смр-но! Прямо, шагом марш!

Огромная черная гусеница по зачавканной дороге поползла на Флот. Тысяча человек. Слава богу, довезли живьем. Теперь сдать бы их побыстрей.

Щенята родились ночью, а утром счастливая мать разлеглась на верхней палубе, позволяя всем вдоволь ими налюбоваться.

Их было ровно семь – маленьких серых комочков. Они жадно сосали набухшие материнские соски, упираясь в живот матери игрушечными коготочками.

Глаза Найды светились теплым материнством. Все матери смотрят на своих детенышей одинаково: с гордостью и любовью.

Малыши, наевшись, заснули, тесно прижавшись друг к другу и к теплому маминому боку.

Весеннее солнце высоко стояло над горизонтом. Моряки обступили Найду, улыбки бродили по их лицам.

– Так, ну-ка, – к Найде протиснулся боцман, – ишь ты, спят. Топить надо.

– Зачем?

– А чего ж их, разводить, что ли? – с этими словами боцман, наклонившись, сгреб всех малышей одной пятерней. – Вот та-ак.

Найда вскочила, заметалась, забегала, засуетилась. Она виновато совалась к каждому, заглядывала в руки, скулила. Моряки отворачивались. Найда искала, искала и вдруг остановилась как вкопанная – она поняла. Шерсть на ней вздыбилась, широко открывшиеся глаза остановились, потухли; пасть открылась, из нее медленно выполз язык – она захрипела.

Саша Белов – маленький тщедушный матросик – не выдержал:

– Товарищ мичман! Разрешите достать! Они еще плавают! Я быстро, товарищ мичман, я сейчас, я сейчас… я быстро… я уже… я уже…

Он рванул голландку вместе с тельняшкой и бросился за борт. Достал он двоих. Они уже не дышали. Найда бросилась к ним, лизала, толкала… потом замерла. Крупная дрожь шла по всему ее телу; розовая пена переполняла пасть и капала, капала на теплую, нагретую весенним солнцем палубу. Саша медленно подбирался к боцману.

– Вы не человек! Вы – никто! Никто!

Его схватили за руки.

– Не-на-ви-жу!!! – забился он в руках. – Ненавижу всех! Всех – ненавижу! Всю жизнь! Ненавижу.

Вечером на ют никто не пошел.

Там все еще стояла Найда.

Утром она умерла.

Она лежала головой к морю на покрытой росой верхней палубе, рядом с тем местом, где она родила своих детей.

Самовольная отлучка для курсанта – всегда волнующее событие; широко распахнутые ноздри самовольщика вдыхают не воздух, они вдыхают огромный объем информации; мозг его работает на пределе, чувства все обострены, пропасть отделяет его от остального некрадущегося человечества, и только эта пропасть позволяет оценить жизнь во всей ее неповторимой сладости…

В темноту чердака снизу ворвался столб света; в открытом люке показалась голова; голова осторожно повертелась.

– Поехали, – куда-то вниз зашипела голова и втащила за собой оставшееся тело; за первым телом скользнуло второе и так же как и первое беззвучно растворилось в чердачной черноте.

Крышка люка с шумом захлопнулась, в наступившей затем тишине кто-то чихнул. Тихонько ругнулся и прошипел:

– А нас не поймают?

– Все бетонно, здесь еще никто не ходил.

– А вдруг нас поймают?

– Не хочешь, не иди – «поймают – не поймают».

– А все-таки интересно, что будет, если поймают?

– Очень.

– Что «<���очень».

– Очень интересно.

Голоса двинулись к чердачному окну; в середине чердака что-то стояло, это «что-то» сплошь состояло из блоков и цепей.

– Что это?

– А черт его знает.

– Давай посмотрим?

Стопор лебедки, как выяснилось много позже, расстопорился почти что сам собой. Тяжелая цепь пришла в движенье и в страшном грохоте рухнула куда-то вниз. Через мгновение кончилась цепь и кончился грохот. Медленно оседала тяжелая вековая пыль.

– Чего это она, а?