Андрей Яхонтов - Учебник жизни для дураков

да — нет

Когда начинаешь выпивать — ни на что другое уже не остается времени, это верно. На это я обратил внимание давно. Процесс выпивания, закусывания, поиска чего бы еще выпить и чем закусить и где продолжить гулянье и сопутствующие ему беседы — поглощают все время. Полностью. Целиком. Даже выкроить минуточку для телефонного звонка куда-либо не представляется возможным.

Но если вы не хотите участвовать во всем этом, то превратитесь в глазах окружающих в изгоя и отщепенца.

Для тех, с кем ведет дела, обязательный человек — сущий клад. Не подведет, все выполнит вовремя, успеет туда, куда успеть просто невозможно… Однако самому обязательному человеку быть обязательным — сущая каторга. Мучение. Сколько трудностей, преград, препятствий ему приходится преодолевать, чтобы считаться обязательным!

Вам это надо?

Как же совместить работу и гулянку?

Можно ПЕРЕКРАСИТЬСЯ, ПРИТВОРИТЬСЯ.

Сидеть и выпивать вместе со всеми, а в редкие мгновения передышки между загулами тихой сапой кропать свой научный труд. Прикинуться: дескать я такой же, как вы, такой же, как все. А на самом-то деле — скрыть, утаить свою приверженность работе и трудолюбию — как самый последний позор и каинову печать. И лишь в последний миг обнаружить свое-истинное лицо, явить сотрапезникам и собутыльникам результат тайных усилий. Он, разумеется, их не обрадует. Будьте готовы к тому, что он их взбесит. Потому что — кому приятно вдруг обнаружить, что тот, кто вместе с тобой гулял и ничего не делал, непонятно когда успел что-то надыбать?.Он что же, выходит, умнее? Хитрее? Работоспособнее?

Это — сложный путь. Который потребует напряжения сил. Изворотливости. Притворства. И железного здоровья. (Иначе окружающих бездельников не перехитрить. Не обойти. Они вас просто не выпустят из своей компании. Не позволят, чтобы вы, выражаясь языком ипподрома, обошли их хоть на полкорпуса).

Другой путь проще. Лобовая атака. Разрыв отношений. Конфликт. Однако, это еще более опасный вариант. Это я утверждаю — опираясь на личный опыт.

Есть и еще один закон. Вы хотите как можно больше успеть, вместить в единицу вами же придуманного времени? Скажем, в один день побывать на деловых встречах, отдохнуть, не обделить себя удовольствиями и любовью. Это еще одна ошибка. Ибо гораздо больше успевает тот, кто никуда не бежит, а ждет, пока дело, удовольствие и любовь сами его найдут. Именно про таких людей мы можем сказать, что они владеют ситуацией, что они хозяева — насколько это возможно — своих жизней и своих забот. Такие люди умеют отсеять все лишнее и случайное, что неизбежно налипает на каждого, кто живет суетно и поспешно.

Уверен: в жизни каждого бывали похожие эпизоды. Вы где-то находитесь, откуда и куда-то вам надо бежать по якобы более важным делам. Вы извелись и извертелись, под вами горят штаны или юбка. Остановитесь и успокойтесь! Если охолонитесь, — решите гораздо больше проблем, чем если устремитесь устраивать дела на бегу.

Наверно, я слишком восторженно относился к тому, что делал. Но мне казалось: все вокруг должны радоваться моему научному открытию. Ведь я совершил его не для себя. Не то, чтобы я ожидал восхищения и преклонения. Но хотя бы справедливой оценки сделанного.

А почему бы, кстати, и не восторга? Почему не порадоваться за успех другого?

Никто, однако, никакого подобия восхищения не выказывал.

И это правильно. Мы вообще склонны переоценивать результат своего труда. А окружающие относятся к нашим усилиям спокойно. И рассуждают здраво: с какой стати я должен признать, что его опыты прошли удачнее, чем мои? Почему надо признавать кого-то лучшим, чем я сам?

* ТОЛЬКО ГЛУПЦЫ СПОСОБНЫ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО КТО-ТО МОЖЕТ РАДОВАТЬСЯ ИХ УСПЕХАМ.

Почему гении так редко получают признание при жизни? Не потому ли, что все ужасно рады их появлению?

Тася, провожая его на вокзале, обливалась слезами и говорила, что ничего не хочет, даже штампа в паспорте, просто хочет ребеночка на память — чтобы земля не оскудела Маркофьевыми, чтобы еще один похожий на него бутуз бегал по планете — копией и продолжением славных дел своего славного папаши.

Я стоял на платформе в кургузой синтетической курточке, невыспавшийся и, наверно, бледный, а Маркофьев — весь небрежно шикарный, в свободном плаще, под которым виднелась несвежая рубашка с ярким галстуком, красиво и модно подстриженный. Поверх Таенной головы он глядел куда-то вдаль, возможно, в свое прекрасное будущее.