Виктор Шендерович: Книги: Все тексты

КОРЖАКОВЯ-то местный…

ЕЛЬЦИНМолчи! (Жалобно). Отстали от поезда…

КОРЖАКОВСели на самолет…

ЕЛЬЦИНМолчи! (Жалобно). Живем вторую неделю на вокзале. Документы у нас украли, деньги украли…

КОРЖАКОВ(плачет). Гы-ы…

ЕЛЬЦИН(показывая на Коржакова). Маленький болеет, лекарства ему никакие не помогают, растет и растет, гуманитарной помощи ни на что не хватает…

КОРЖАКОВГы-ы…

ЕЛЬЦИН(жалобно). Поможите, люди добрые, не откажите, ради Христа и демократического централизма, на хлеб, кому сколько не жалко! Вот сюда кладите, в большую шляпу… Храни вас Конституция! Сашенька, скажи тете «спасибо»!

КОРЖАКОВПиф-паф!

ЕЛЬЦИНМолчи!

Толчок у магазина. На раскладном стульчике сидит Черномырдин в майке и панаме, вокруг него — несколько старых некомплектных газовых плит, у ног, на ящике, разложены комплектующие: горелки, трубки, жестянки…

ГОЛОСЭто — почем?

ЧЕРНОМЫРДИНПятнадцать. Отдам за десять.

ГОЛОСА эта хреновина?

ЧЕРНОМЫРДИНХреновина за семь.

ГОЛОСА вот эти ржавые?

ЧЕРНОМЫРДИНРжавые — по четыре пара.

ГОЛОСА что это, вообще? Куда вставляется?

ЧЕРНОМЫРДИНСам найдешь. Я — по газу специалист. Плита не нужна?

ГОЛОСХорошая?

ЧЕРНОМЫРДИННаша.

ГОЛОСНу хоть комплектная?

ЧЕРНОМЫРДИНОбижаешь…

ГОЛОСЗачем же мне ее покупать?

ЧЕРНОМЫРДИНИз патриотизма.

ГОЛОСА на чем я пищу готовить буду?

ЧЕРНОМЫРДИНА вот на нем и будешь.

На рынке. Лужков в одежке старушки медленно проходит вдоль фруктового ряда, глядя то на лотки, то в лица продавцов. Наконец, останавливается.

ЛУЖКОВМилок, нет ли с какого фрукта с бочком? Я бы его съела…

ГОЛОСИди, иди… Нету денег — так и не ходи сюда!

ЛУЖКОВОткуда ж мне взять денег?

ГОЛОСНе мое дело!

ЛУЖКОВА чье?

ДРУГОЙ ГОЛОСВ правительство пиши!

ЛУЖКОВТак уж я пишу, пишу…

ГОЛОС С АКЦЕНТОМТы в какое пишешь?

ЛУЖКОВВ наше.

ГОЛОС С АКЦЕНТОМНу и дура. В амэриканское пиши. Далжны памагать нэимущим!

Тот же чердак и кампания, что и вначале, только на месте, где сидел Ерин — пусто.

ГРАЧЕВ(поет).

ВСЕ

Песня продолжается. На улице, вслушиваясь в доносящееся с чердака звуки, сидят у мусорной урны все те же два бомжа — Костиков и Геращенко.

ГЕРАЩЕНКОХорошо все-таки, что в этот раз они промеж собой помирились…

КОСТИКОВПочему хорошо?

ГЕРАЩЕНКОПотому что когда мимо меня танки ездят, у меня голова болит…

КОСТИКОВА ты не там сидишь. (Наливает). Знаешь, где надо сидеть, когда начинают танки ездить?

ГЕРАЩЕНКОГде?

КОСТИКОВВ танке! Будем здоровы.

Пьют.

Титры.

Посвящается C. А.

Несколько бесхитростных историй, рассказанных ниже, наряду со множеством недостатков, на которые автору, несомненно, еще будет указано, имеют одно скромное достоинтсво: все они произошли на самом деле.

В конце февраля 1981 года меня прямо с полкового стрельбища увезли в медсанбат. Из зеленой машины с крестом вылез незнакомый мне лейтенант и зычно крикнул:

— Шендерович тут есть?

Не поручусь, что крикни это лейтенант на месяц позже, ответ был бы утвердительным. Дело в том, что я, пользуясь популярным в стране лагерным сленгом, доходил.

У меня болела спина. Зеленые круги перед глазами были намертво вписаны в квадрат полкового плаца. Я задыхался, у меня разжимались кулаки — не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом: выпадали из рук носилки со шлаком во время нарядов в котельной.

Человек, не служивший в Советской Армии, резонно спросит тут: не обращался ли я к врачам? Человек служивший такого не спросит. Потому что самое опасное для советского солдата не болезнь. Самое опасное — это приход в санчасть, ибо тут ему открывается два пути. Либо его госпитализируют, и он будет мыть полы в означенной санчасти с мылом каждые два часа, пока не сгинет окончательно — либо не госпитализируют, и его умысел уклониться от несения службы будет считаться доказанным.