Виктор Шендерович - Книги - Все тексты

— И пользуйтесь дезодорантом. Вы живете среди людей.

— Я…

— Слушаю вас.

— Два года — ни копейки… Написал в райсовет — оштрафовали. Пришёл в милицию — выписали из квартиры.

— Всё?

— Нет. Я пожаловался в прокуратуру.

— Вижу.

— Да. Мне сломали руку и выжгли клеймо, запрещающее въезд в пределы Садового кольца.

— На левом боку.

— Откуда вы знаете?

— В Конституционный суд обращались?

— Да.

— И что?

— Дочь забрали в армию.

— Хорошо. Дальше.

— Что?

— Изложите суть вопроса.

— Мне не платят деньги. Меня выписали из квартиры…

— Я уже это слышал.

— Мне сломали руку!

— Вторую?

— Нет, первую.

— Вы уже говорили об этом! Старайтесь не повторяться, у нас очень много работы… Вас тут миллионы таких.

— Мне выжгли клеймо.

— Зачем вы сюда пришли?

— Мне сказали, здесь…

— Да, и что?

— Я хотел…

— Короче.

— Но я…

— Время! (Пауза).

— Я пойду?

— Спасибо, что напомнили. (В трубку). Павел Семёныч, тут ко мне пришёл человек, которому не нравится жить на Родине — сломайте ему, пожалуйста, левую ногу.

Занавес

ГОГОЛЬ. Добрый день.

РЕДАКТОР. Ну.

ГОГОЛЬ. Я приносил вам вторую часть моей поэмы…

РЕДАКТОР. Фамилия.

ГОГОЛЬ. Гоголь.

РЕДАКТОР. «Мёртвые души» называлась?

ГОГОЛЬ. Да.

РЕДАКТОР. Она нам не подошла.

ГОГОЛЬ. Я тогда заберу?

РЕДАКТОР. Не заберёте.

ГОГОЛЬ. Почему?

РЕДАКТОР. Мы её сожгли.

Занавес

Эта маленькая повесть была написана в 1990 году. Помните такой? Отделялась Компартия Литвы, Егор Кузьмич уговаривал тружеников Воронежской области повысить сахаристость свёклы… Интеллигенция любила Горбачёва.

Ну и цены, конечно. В этом смысле повесть читается с сильным ностальгическим чувством — я проверял.

А в общем, ничего не изменилось.

Автор

Однажды в субботу тёща Иванушкина захотела голубцов.

Тёщу свою Вадя любил, хотя, действительно, хотела она многовато. Хотела, чтоб денег Иванушкин приносил, как все нормальные люди, а не только пятого-двадцатого, и чтобы не посещал после работы друзей, а шёл, как битюг, сразу в стойло, и чтобы вместо турнира на приз «Известий», в то самое время, когда чехи ведут четыре-три, и под угрозой престиж, клеил в коридоре новые, в ядовитый цветочек, обои. И говорила при этом Пелагея Никитична вещи совершенно невозможные в цивилизованном мире: мол, что же, Вадим, два периода посмотрели — и хватит! Одно слово — баба.

Спорить с тёщей Иванушкин не умел, и хотя заветные слова просились изнутри: пусти, Вадя, наружу, — но Вадя их не пускал, понимал про себя, что не в коня корм, а жизни потом не будет совсем. Терпел.

А в субботу захотелось Пелагее Никитичне голубцов, и легла Ваде судьба идти за капустой. Так уж сложилось в тот день, что отказаться было никак невозможно: накануне, как назло, заспорил Иванушкин на работе с электриком Куприяновым о положении дел в Центральной Америке — и забыл прийти домой, а пошёл к Куприянову, потому что была у того карта мира, а приспичило почему-то увидеть Гондурас своими глазами.

После Гондураса пили за Ортегу, за урегулирование и ещё какого-то деятеля, которого Вадя вообще не знал, но Куприянов за него поручился, как за себя — и пришёл Иванушкин домой, когда уж ничто, кроме него, не ходило, и сильно нагондурасившись.

А наутро была суббота, сизая такая суббота, с трещинкой поперёк, и вместо Ортеги с Гондурасом ходила вдоль Иванушкина жена Галина и говорила, говорила, говорила, да тёща Пелагея маячила в отдаленьи, как призрак коммунизма. А Вадя лежал на тахте с приёмником «Альпинист» на груди и обиженно вертел колёсико, и всё чего-то ждал — и дождался.

Крикнула жена Галина тёще Пелагее:

— Мама, ты чего на второе хочешь: рыбу или чего? — а тёща ответила:

— Я бы голубцов поела…

Достала тогда Галина кастрюлю большую, голубцовую, хватилась: а капусты нет!

На нет, как известно, и суда нет — тут бы и понять Галине, что судьба старухе есть рыбу, ан нет! С детства привыкшая преодолевать, шваркнула Галина крышкой и пошла по вадину душу — и деваться Ваде стало некуда, потому что действительно: без капусты какие ж голубцы? Фарш один…

А не слабо ли было сказать Ваде: перебьётся, мол, тёща без голубцов, не маленькая? Не слабо ни чуточки. Но тёщу свою, я уж говорил вам, Вадя любил. Чувство это было у него третьим по счёту: после любви к жене Галине и аналогичного чувства ко всему прогрессивному человечеству.