Аркадий Аверченко: Фабрикант

— Довольно! — с горечью сказал Маргаритов. — Прощайте. Вы злы и жестоки.

— До свиданья. Всего хорошего. Кланяйтесь Пампухову.

Усталый, разбитый возвращался бедный Маргаритов к себе на дачу. Он брел, натыкаясь на стволы сосен и спотыкаясь о корни.

Он был печален, рассеян и зол.

Но как он ни был рассеян — звук двух голосов, доносившихся со стороны лужайки, где лежало старое сваленное бурей дерево — остановил его.

Разговаривали мужчина и женщина. Маргаритов прислушался и проворчал:

— Ну, конечно, этот проклятый Пампухов разговаривает! Чтоб ему язык проглотить.

Вопреки этому желанию, Пампухов действовал языком легко и свободно.

— Я в этом отношении рассуждаю, как дикарь! Захотелось мне вас поцеловать — я хватаю вас и целую. Это мое право. Захотелось вам ударить меня за это хлыстом или выстрелить из пистолета — бейте, стреляйте. Это уже ваше право.

— Ну, хорошо, — сказал женский голос. — а если я ни бить, ни стрелять в вас не буду, а просто скажу, что вы мне противны. Тогда что?

— Не говорите этого слова, — яростно вскричал Пампухов. — Я себе лучше разобью голову!

И он, действительно, хватился головой о поваленный ствол дерева.

— Ишь, проклятый, — завистливо подумал Маргаритов. — Без приемов работает. Как Бог на душу положить!

— Сумасшедший! — вскричала женщина. — Вы себе голову разобьете!

— И разобью, — вдохновенно-упрямо сказал Пампухов.

— Смотрите, какое красное пятно на виске…

— И пусть. Любите меня?

— Не знаю, — нерешительно сказала женщина. — Я, кажется, вообще, не могу любить.

— Пусть я подохну, — простонал Пампухов.

Он задыхался от гнева и муки. Поглядел на женщину воспаленными глазами, схватил себя за воротник и бешено дернул. Воротник затрещал, галстук лопнул и безжизненно свис на сторону.

— Что вы делаете, дикарь? Ведь вам придется возвращаться домой.

— Пусть! — прохрипел бедный Пампухов. — Пусть! Любишь меня? Скажи…

— Не знаю… Зачем вы меня на ты называете?

— О, ччерт! Придешь сегодня ночью к мостику?

— Не делайте моей руке больно. Не знаю, может быть…

— Нет, скажи наверное…

— Наверное, сказать никогда нельзя… а вдруг умру.

— О, Божже! — заревел Пампухов. — Она меня не любит! Она мной играет! Пропадай все.

Он схватил свою трость, в ярости переломил ее пополам, и отбросив далеко от себя обе половинки, убежал в лес.

— Пампухов, — крикнула дачница. — Вернитесь! Пампу-у-ухов! Где вы, сумасшедший! Сережа-а! Ну, вернись, ну, я тебя люблю. Я пошутила!

Очевидно, сумасбродный Пампухов был далеко, потому что не отозвался на этот ласковый призыв. Дачница села на поваленное дерево, и подперев подбородок рукой, стала смотреть затуманенным слезой взором в ту сторону, куда умчался неистовый Пампухов.

Подождав немного, Маргаритов засвистел песню и смело направился к дачнице, обойдя ее с другой стороны.

— Ай, кто тут?!

— Это я, — сказал, раскланиваясь, Маргаритов. — Позвольте представиться, — Маргаритов. Бродя по лесу, услышал женский крик, и думая, что кому-нибудь нужна помощь — поспешил сюда.

— А вы слышали, — смущенно спросила дачница, — что я кричала?

— Странно, но мне показалось, что женский голос кричит знакомое имя — Пампухов!

— А вы его… знаете?

— Сережу Пампухова? Как самого себя. Страшный ловелас.

— Ну, что вы!

— А ей Богу. Наверное, уже успел признаться вам в любви…

— Почему вы думаете?

— Таков его характер. У него есть и система своя. Да вот, например: говорил он вам, что он дикарь и делает, что хочет, и что женщина может поступать тоже, как хочет: или ответить на поцелуй, или ударить ножом.

— Нет, не ножом, а хлыстом или револьвером.

— Ну, все равно.

Он оглядел дачницу и спросил небрежно-деловым тоном:

— Голову разбивал?

— Что-о?

— Голову. У него такая система: после дикаря биться головой обо что-нибудь.

Дачница вскочила.

— Послушайте! Неужели, он притворялся? А я-то, глупая…

— Да он ловко это проделывает.

— Но, ведь, он не шутя бился головой. У него было тут красное пятно…

— Сударыня! Это делается очень просто: он ловко хлопает ладонью о-дерево, а потом уже головой бьется о-руку. Получается сильный звук, а не больно.

— А красное пятно?!

— Вы обращали когда-нибудь внимание на отворот его пиджака? Нет? Обратите. У него на всякий случай за отворотом нашит кусок коленкора с намазанной на него красной гримировальной краской. Ударившись головой о-руку, этот продувной парень хватается за отворот и, намазав палец краской, переносит ее на лицо. Поняли?