Аркадий Аверченко: Страшное издание

Однажды беспартийному гражданину Расхлябину попался в кафе номер «Русского Знамени», в котором Расхлябин, от нечего делать, прочел:

— «Есть прекрасный и безобидный способ бороться с заедающим Русь жидовством, которое с помощью своей наглой жидовской печати опутывает всю матушку-Россию, чтобы верней ее погубить. Приближается подписочное время, и если всякий русский здравомыслящий человек, не пойдет на обманные широковещательные жидовские объявления, а, вместо жидовской газеты, подпишется на хорошую правую газету — он получит здоровую пищу для себя и для своей семьи и достигнет в своей жизни благополучия, полного здоровья, покоя и довольства».

— Это хорошо, — подумал Расхлябин. — Если я получу здоровую пищу для себя и для своей семьи — лучшего мне и не надо. А там пойдет благополучие, здоровье, полный покой и довольство… Прекрасная идея — подпишусь на эту симпатичную газету!

В тот же день Расхлябин подписался на «Русское Знамя».

— Вот, жена и дети!.. — сказал за утренним чаем Расхлябин, — читайте эту газету! Она несет с собой благополучие, здоровье, полный покой и довольство. А то, ишь ты, какие вы у меня хилые… Да и я сам…

Расхлябин грустно иронически погладил ладонью свою впалую грудь и тощие плечи.

— Авось, поможет.

Прошло три дня. Жена и дети Расхлябина, следуя примеру отца, усердно читали «Русское Знамя». И странно: прежние горячие споры по разным вопросам между отцом и детьми утихли, — все чувствовали себя здорово, благополучно, и покой снизошел под кров нервной истощенной лишениями семьи Расхлябиных… Расхлябин не мог нарадоваться.

Теперь лучшим развлечением Расхлябина было — запереться в комнате, раздеться и осматривать свое раздобревшее полное тело, приводившее его в восхищение.

— Телеса то какие пошли! — умилялся он. Приводило его в смущение только то, что на всем теле стала появляться странного вида щетинка, которая не только исчезала, но росла все больше и больше.

Однажды, сидя утром за «Русским Знаменем», он сообщил жене об этом странном факте, но она пожала плечами и сказала:

— Ничего. У меня тоже самое. Да теперь ведь зима еще лучше! Теплее.

В комнату весело вбежал сын Расхлябиных, гимназист, и с порога закричал:

— Мамочка! А я умею ушами шевелить.

Отец взглянул на него и ахнул: большие висячие уши украшали голову его сына, шлепаясь и раскачиваясь от веселых прыжков мальчугана.

— Как ты смеешь, негодяй! — заревел перепуганный отец.

— Чего ты кричишь на мальчика, — возразила мать. — Иди сюда, мой поросеночек.

Тебя не смеет обижать этот старый толстый кабан.

— А что, папа, — весело завизжал ребенок. — Ты остался с пятачком.

— К каким пятачком?

— Да который у тебя на носу! У людей, говорят с носом, а ты…

Отец открыл рот, выставил два страшных клыка и с ревом бросился к сыну…

По дороге он взглянул в зеркало и — остолбенел: нос его вытянулся, заломился кверху и смотрел в потолок темно-розовым, плоским кружочком.

— Пойдем прогуляемся, — сказала madame Расхлябина.

Муж отложил в сторону газету и смущенно сказал:

— Мне трудно так ходить…

— Как— так?

— На двух ногах… Мне бы и на руки.

— Так кто же тебе мешает?

— На улице — неудобно. Скажут: вот этот толстый кабан Расхлябин со своей женой и поросятами идет.

— Так ходи здесь, в столовой.

— Расхлябин стал на четвереньки и пошел вокруг стола, тихонько повизгивая от удовольствия. На полу он нашел оброненный кем то и растоптанный кусок котлеты. Сел его. Валялся на ковре… Когда вошел сын — бросился на него и пытался сесть. Мать едва отняла.

В столовую вошла кухарка, горничная и с ними двое каких-то людей.

— Мы с вас недорого за них возьмем, — сказала кухарка. — Сам то стар, за то сама объедение. А детишки — все молочные. Молоком кормленные.

— Их можно-бы к Рождеству и заколоть, — сказал один человек, по виду мясник.

— Дело колбасное, — кивнул головой другой.

В ту же ночь два страшных человека резали семью гражданина Расхлябина. Сам Расхлябин долго боролся и даже укусил своего убийцу, а жена его умерла сразу, и последние ее слова были:

— Прощайте, мои поросятки. Дай вам Бог благополучия, здоровья и полного в жизни довольства!

И испустив дух, не слышала она отчаянных предсмертных воплей — последних в роде Расхлябиных.