Карел Чапек - Маленькие рассказы (сборник)

И вдруг барон исчез. Как будто бы удрал в Америку, в Голливуд, не то еще куда-то. Да что там, такой не пропадет, в один прекрасный день, глядишь, получит большие деньги и со временем найдется. Только, понимаете, мы, кредиторы, и в самом деле очень привыкли друг к другу. Нам, конечно, ужасно недоставало барона и денег его, разумеется, но еще больше нам не хватало бы друг друга, если бы мы вдруг перестали раз в неделю встречаться. А так соберемся и славно посидим, обсудим дела, сами знаете, сколько нынче всяких забот, придирок к нам, предпринимателям, и прежняя солидность в делах не в почете, ну и каждый делится опытом в своей области, — где бы еще я узнал, как делается бизнес с автомобилями или цветами? Ведь у нас в обществе были представлены всевозможные ветви предпринимательства, будто на одном ковчеге, как говорится. И мы сказали себе — пропади все пропадом, нашего барона черт унес, но мы-то здесь, и, коли уж собрались однажды вместе, будем же и впредь держаться друг дружки, и баста. И вот мы по-прежнему сходимся по вторникам, и так в течение десяти лет; всякий раз поминаем нашего барона, как он там, бедняга, мыкается по Америке, посетуем на плохие времена — вот и легче станет на душе, да и о недомоганиях можно потолковать. Двенадцать из нас уже отошли в лучший мир. И старого пана Поллитцера нам тоже будет не хватать. Жаль, что вам не довелось встретиться с паном бароном Бигари; какой это был обаятельный господин! А у вас, по крайней мере, появились бы основания посещать наше общество.

А с Тондой вот как дело было. Приходит к нам наша тетушка, сестра моей жены, значит, за советом. Насчет лошади вроде, ну да. Хотела она лошадь в хозяйстве завести и говорит мне: вы, мол, на железной дороге работаете, народу много знаете, да и барышников, которые по ярмаркам ездят, тоже видаете, не поспрошали бы вы насчет какой справной лошади? Толкуем мы с ней о том о сем, а все больше про хозяйство, и гляжу я — корзина-то у тетушки полная-полная. Ну, думаю, непременно гусочка, — будет тебе, Франтишек, к воскресенью гусочка на обед. Договорились мы с тетей обо всем, а у меня гусочка из головы нейдет, — в ней, прикидываю, все восемь фунтов будут, и сала натопим. Еще бы, тетенька женщина мудрая. И кончает она такими словами: вот, мол, так и так, я вам, зять, за ваши хлопоты кой-чего принесла. И вытаскивает что-то из кошелки. Как оно начало верещать, я с перепугу аж подпрыгнул. Гляжу — живой поросенок, и визжит, ровно его уже режут. Очень славный поросеночек, да. Наша тетя женщина простая; это только говорится — кондуктор, а вот такая, как наша тетя, женщина из деревни, видит в нем начальство. Кондуктор орет на людей, гоняет их туда-сюда, так что им жарко делается, — вот вам и начальство, как есть начальство. Тетушка и решила, что должна постараться вовсю; она меня уважает, это верно, и ребят наших как своих любит. Говорю ж вам — целого поросенка притащила. Вот, дескать, возьмите, это от нашей свинки.

Сами понимаете, как подал он голос, сразу прибежали тут жена, дети — радость несказанная. Парнишка схватил его за хвостик и все не мог натешиться — слушал, как поросенок верещал. Андула взяла его на руки и давай баюкать, словно младенца; поросенок успокоился, начал этак довольно похрюкивать и уснул, а девчонка сидела, будто статуя, с поросенком в фартуке на коленях, и глаза у ней сразу стали вытаращенные, точно у святой. И откуда у такой соплюшки взялось столько материнского чувства! Ну что ж, говорю, ребятки, надо освобождать закут в сарае, устроим там жилье для нашего Тоничка. Сам не знаю, с чего я поросенка назвал аккурат Тоничком, но кличка так за ним и осталась, пока он жил у нас. Правда, когда он набрал десять килограммов, стали его звать Тоник, а потом уж он стал и Тонда. Наш Тонда. Вы не поверите, до чего быстро растут свиньи! Ладно, думаю, дойдет до семидесяти, зарежем его и устроим себе пир, кое-чего съедим, натопим сала, а кое-чего закоптим на зиму. Кормили его и выхаживали все лето и радовались будущему пиру, а Тонда всюду бегал за нами следом, и в горницу заглядывал, и любил, чтоб его почесали, и все понимал, только что не говорил.

И не доказывайте мне, будто свинья — глупое животное.

А как-то под рождество я и объяви жене — пора, мол, и резника звать.

— Зачем? — спрашивает она.

— Как зачем? Чтоб заколол Тонду.

Жена на меня этак уставились, да я и сам чувствую, что чего-то не то говорю, и поправился:

— Чтоб заколол, — говорю, — поросенка.