Владимир Кунин - Кыся

— Может и встречала, — говорит эта портовая курва. — А тебе зачем?

— Друг я его, — говорю. — Повидать хотел, покалякать…

Она посмотрела на меня так подозрительно и спрашивает:

— Ты — «Кыся», что ли?

— Кыся… — говорю. А сам думаю: «Ни хрена себе, как я популярен! Ну, в Мюнхене — оно понятно: телевидение, газеты, фамилия фон Тифенбах… А здесь-то, в Питере, с каких дел?!»

— Иди за мной, — говорит эта грязнуха. Привела она меня в какой-то теплый подвал — там по верху толщенные трубы шли. От них все тепло и было. И повела меня в самый конец подвала, к грязному маленькому окошечку. Чувствую — Котом пахнет! И Котятами. И пылью. И еще чем-то… Пригляделся — в тусклом свете крохотного окошка, действительно, Кот сидит. Худющий — прямо скелет один с хвостом и усами! От недоедания — шерсть без блеска, но лапы жилистые, мускулистые.

А вокруг него четверо тощеньких Котят играют, напрыгивают на него, за облезлый хвост его таскают.

Меня Кот не видит, я в полоску света не попадаю, но и не чувствует, вот что странно!

— Достала что-нибудь? — спрашивает Кот Кошку.

— Нет, — говорит Кошка. — Любка-буфетчица на склад поехала товар получать, буфет закрыла. Потом, попозже сбегаю еще разок…

— Ох-хо-хо… — горестно так вздыхает Кот и с жалостью оглядывает Котят.

А вокруг — нищета беспросветная! Подвал моего бесхвостого кореша Кота-Бродяги по сравнению с этим подвалом — просто Дворец роскоши и изобилия!

Я жду в полутьме. Что тут скажешь?.. И вдруг эта грязнуха-Кошка говорит:

— Рудольф! А к тебе твой друг явился не запылился. «Кыся» твой разлюбезный…

Гляжу — батюшки, да ведь этот скелет с хвостом и ушами и впрямь — Рудольф!..

— Рудик… — говорю я растерянно. — Это я — Кыся.

…На третий день после того, как мы с Водилой съехали с корабля в Киле, и после того, что с нами случилось по дороге в Мюнхен, когда пароходу оставалось всего несколько часов ходу до Санкт-Петербурга, ночью в закрывшийся уже бар вошли двое бычков — один русский и один немец, и сказали Бармену, что «товар» погиб под Мюнхеном. Поэтому Бармену тоже нечего делать на этом свете, и на глазах ошалевшего от ужаса Рудольфа в упор расстреляли Бармена из своих длинных и тихих пистолетов.

Заперли бар изнутри и взломали все, что можно было взломать. Искали деньги и какие-то бумаги. Бумаги нашли и тут же их сожгли. А деньги только двухсуточную выручку бара. И все.

Так и не купил Бармен домик на юге Франции. Лежат теперь три миллиона его долларов где-то без малейшего движения и пользы…

— Жадность фрайера сгубила! — желчно вставила Кошка. Наутро уже в Петербургском порту был страшный шухер! Народу понаехало — из бывшего КаГэБэ, из милиции!.. Ходят по бару, прилипают подошвами к полузастывшим кровавым лужам, фотографируют, записывают, всех допрашивают, обыскивают…

Перепуг на судне — ужаснейший! Все же контрабанду везут — и командный состав, и рядовые матросики… А ну как найдут и с корабля спишут?!. Как жить тогда?..

Рудольф не стал дожидаться, пока и его за жопу возьмут, и смылился с судна. Но так как города не знал (практически уже сколько лет на берег не сходил!) то так и остался жить в порту.

Хорошо вот Кошка Маня взяла его к себе… Теперь вот Котята у них. Живут, перебиваются. Маня жратву достает, Рудик Котят воспитывает…

— Погоди, Рудик! — сказал я ему. — Я сейчас вернусь…

Пулей промчался по подвалу на выход, рванул за рекордное время к нашей черной «Волге», говорю Мите:

— У тебя деньги есть?

— Есть, — говорит Митя. — Сколько тебе?

— Мне-то они на кой?! — говорю. — Ты смотайся в лавочку, купи сосисок, рыбки какой-нибудь, и молока побольше. А потом скажешь Пилипенко, что на меня истратил. Он тебе эти деньги отдаст. Так в контракте договорено…

— В гробу я видал этого Пилипенко! Жди, — Митя сел за руль, завел машину и рванул с места. Вернулся минут через десять с огромным пластиковым пакетом.

Выскочил из «Волги», спрашивает:

— Куда нести?

— За мной, — говорю. — Сейчас я тебя с одним Котом познакомлю. Я с ним вместе из России в Германию плыл…

Маня увидела, чту принес Митя и даже заплакала! Давай кормить Котят сосисками и молоком, сама стала приводить себя в порядок, умываться взялась, прилизываться.

Митя ей помогает с Котятами управиться, мы с Рудиком беседуем. Рассказал я ему вкратце свою историю, и говорю:

— Теперь мне в Америку надо, Рудик. В город Нью-Йорк.

— Задачка… — говорит Рудик. — От нас, из Пассажирского порта, в Америку никто не ходит. Только из Торгового — за зерном. Но условия там, конечно, не такие. Попроще.