Виктор Шендерович - Изюм из булки

— И за кого проголосовали? — бестактно поинтересовался я.

Виктор Петрович даже пожал плечами:

— За Путина. За кого ж еще?

Я не стал помогать с ответом, и Виктор Петрович самостоятельно провел анализ давешних претендентов на второе место. Анализ начался у Тургеневской, а к Сретенке уже закончился, причем ехали мы быстро.

— Ага, — сказал я. — А Путин?.. Ответ на этот вопрос тоже был готов,

— Во-первых, не пьет, — уверенно ответил Виктор Петрович. — Во-вторых: я помню, включаю телевизор, а он по-немецки говорит. Значит, голова-то на плечах.

Возразить было нечего.

— Вот только я не понимаю, — продолжил Виктор Петрович, — чего он вообще хочет?

— То есть? — не понял я.

— Ну, чего хочет? Вообще.

— Вы у меня спрашиваете? — уточнил я. — Ну.

— А почему у меня?

— Ну, вы же там, наверное, знаете…

(Леонид Якубович рассказывал: однажды ему пришло письмо от телезрителя — с просьбой передать это самое письмо Клоду Ван Дамму. Телезритель полагал, что все, кто появляется в ящике, там, внутри, и живут — и все промеж собой дружат. По той же, видимо, логике я должен был знать, чего хочет Путин…)

— Виктор Петрович, — сказал я. — Он ведь уже четыре года тут президентом. Теперь вы мне его еще на четыре года выбрали. И у меня же спрашиваете, чего он хочет.

Подумав немного, Виктор Петрович сказал:

— Ну.

— Я не знаю, — почти не соврал я.

Вскоре, расплатившись с учетом инфляции и бережно попрощавшись с положительным Виктором Петровичем, я навсегда покинул «Мерседес» восьмидесятых годов сборки. Некоторое еще время я думал о самом Викторе Петровиче (год сборки его головы могу только предположить, но, кажется, начало пятидесятых). Потом мои мысли перескочили на Путина. И правда же: и не пьет, и по-немецки говорит, как тот Чуковский Крокодил Крокодилович… И ведь чего-то, наверное, хочет…

Ну да ладно; у нас есть еще минимум четыре года. Может, расскажет.

Афиша в Нижнем Новгороде, обнаруженная мною через несколько дней после избрания Владимира Владимировича на второй срок, гласила: «Камера пыток продлена по просьбе публики».

«Звездой» меня сделала Генпрокуратура — в июне 95-го, уголовным преследованием программы «Куклы».

Все это было очень приятно и занимательно, но имело, разумеется, и оборотную сторону: мое имя стало появляться в прессе в самых неожиданных контекстах.

Поначалу я обижался и даже звонил в редакции, а потом плюнул — и виртуальный «Шендерович», окончательно отделившись от меня, зажил своей собственной жизнью.

Он эмигрировал в Америку и разводился с женой, оформлял ПМЖ в Германии и владел престижным московским клубом, говорил какие-то немыслимые пошлости в интервью, которых я вообще не давал, а однажды был госпитализирован с сердечным приступом.

Добрые люди сообщили об этом по телефону моей маме — по счастью, как раз в тот момент, когда у мамы был я сам.

Впрочем, случались и вещи приятные. Так, однажды из «Московского комсомольца» я узнал, что зарабатываю тридцать пять тысяч долларов в месяц. При первом удобном случае я, разумеется, позвонил олигарху Гусинскому и попросил привести платежную ведомость в соответствие с информацией в прессе.

Олигарх весело послал меня на некоторые буквы родного алфавита.

Наконец, в одно прекрасное утро, заглянув в интернет, я обнаружил висящий на пол-экрана анонс: «Шендерович обвиняется в убийстве испанки». Покрывшись холодным потом, я щелкнул «мышью». Через несколько секунд выяснилось, что речь идет об испанском хирурге Херардо Шендеровиче, у которого на столе во время операции умерла пациентка.

Ну, слава богу… То есть… ну, вы поняли.

Дело было в Петербурге, в гостинице «Октябрьская». Некоторое количество газет и радиостанций попросили об интервью, и я решил выболтаться с утра пораньше.

Нарезав утро по получасовые кусочки, ровно в половине одиннадцатого я встретил у лифта первую журналистку. Мы прошли в номер. Коридорная, сидевшая у лифта, проводила нас выразительным взглядом. Впрочем, не могу сказать, что мы ее сильно удивили.

У коридорной всё было впереди.

Через полчаса мы с девушкой вышли из номера. Девушка села в лифт, а через минуту из лифта вышла другая — и мы пошли ко мне в номер! Коридорная часто задышала. Когда мы проходили мимо нее, смесь презрения и брезгливости уже кипела на маленьком огне и переплескивала через край, постукивая крышкой.