Виктор Шендерович - Изюм из булки

Петр Авен тихо преподавал себе в каком-то австрийском университете, когда получил кресло министра внешнеэкономических связей России в правительстве Гайдара.

Прибыв на Смоленскую площадь, он, говорят, не сразу смог попасть внутрь: его не пускал милиционер. Никаких подтверждающих бумаг не подоспело, а на заявления человека с такой фамилией и внешностью о том, что он — российский министр, милиционер реагировал нервно и грозился задержать, если тот не прекратит галлюцинировать.

Авен звонил Гайдару, Гайдар — кому-то на Смоленскую площадь… Наконец появились встречающие и Авена провели на рабочее место.

Пройдя приемную, он вошел в имперский кабинет. Конец кабинета терялся вдали. В перспективу уходил стол размерами с небольшую взлетную полосу.

Авен прошел, сел в руководящее кресло, огляделся и уточнил:

— Это я, что ли, Патоличев?

Играть на баяне, щипать секретарш, пороть губернии, летать на истребителе, прилюдно мочить и мочиться… — вот что нужно!

И народная любовь подоспеет.

А Егор Тимурович Гайдар, возражая в 1992-м кому-то из народных депутатов, позволил себе слово «отнюдь». Те взревели от возмущения и даже ногами затопали. Им показалось, что над ними издеваются.

Чуть позже, перечисляя порядок действий, необходимых в российской экономике, Егор Тимурович принялся разгибать пальцы из кулака, начиная с большого (молодость российского премьера прошла в Принстоне). И я, симпатизирующий правым, смотрел на это с ужасом, понимая, что в стране, где при перечислении пальцы загибают, начиная с мизинца, у Егора Тимуровича нет политических перспектив.

И макроэкономика тут ни при чем.

В начале девяностых моя жена работала в американской фирме, проводившей пиар-кампанию российской приватизации. Они ездили по городам и весям и проводили Дни этой самой приватизации.

И вот однажды жена моя проснулась в холодном поту, потому что ей приснилось: приходит она на работу и видит — ее сослуживцы отпиливают ноги у каких-то стариков. А начальник группы, Билли, сурово говорит: я тебя предупреждал, что в приватизации должны участвовать все слои населения, в том числе инвалиды… И жена во сне вспоминает: она не обеспечила участие инвалидов, и вот, для пущей американской политкорректности, участникам приватизации отпиливают конечности.

По результатам приватизации следует признать: сон оказался — в ногу…

День знаменитого ельцинского референдума («да-да-нет-да») я встретил в Риге. Участок для голосования российских граждан добрые латвийские власти устроили на окраине города, в одной из воинских частей. Туда мы и поехали — в славной компании со Жванецким и Карцевым.

Разумеется, уехать с участка сразу после голосования не удалось: звезд немедленно узнали. Жванецкий стоял в плотном кольце соотечественников, расписываясь на тетрадных листах, в воинских книжках и на фуражках; с Карцева сбирали пыльцу по соседству.

И вот некий военнослужащий, отстоявши очередь к Жванецкому и получив автограф на фуражке, поинтересовался:

— А вы небось за Ельцина голосовали?

— За Ельцина, — подтвердил Жванецкий.

— Фашист! — сказал ему военнослужащий, забрал фуражку и ушел с автографом.

Какой-то кремлевский спиноза, анализируя ситуацию тех дней, родил словосочетание «эпицентры власти». Ему небось и в голову не пришло, до какой степени он прав…

Программа «Время», конец 1994-го. На экране — выпадающая из самолетного нутра бомба. Бомба разрывается на несколько кусков, те — еще и еще… Внизу встает на дыбы земля.

Сущий ад.

Всё это комментирует приятный баритон за кадром. Вот какое замечательное оружие производит НПО «Базальт», говорит баритон, и нет ему аналогов в мире, и все хотят его купить: и Ирак, и Саудовская Аравия… Огромный интерес в Латинской Америке… Но — разрыв хозяйственных связей, невыплаты, инфляция… В результате: такое хорошее оружие лежит на складах, и склады взрываются…

Последняя фраза репортажа стоит того, чтобы привести ее дословно. «И в итоге, — сказал комментатор, — получается: ни себе, ни людям! »

Моя дочь, моя жена и моя теща договариваются по телефону о встрече на Пушкинской пощади.

— У магазина «Бенетон»! — говорит дочь.

— Который раньше назывался «Наташа», — уточняет жена.