Джером Джером - Наброски для романа

Собралась толпа, мертвое тело собаки перевернули на бок и увидели громадную зияющую рану в животе, откуда текла кровь. Хозяин лавки рассказал, что собака пролежала там больше часа.

Я знал бедняков, которые умирали так же мрачно и молча, — это не те бедняки, которых знаете вы, моя затянутая в перчатки Леди Щедрая, или вы, мой великолепный сэр Саймон Благотворительный, вам их знать не захочется; они не ходят процессиями со знаменами и кружками для милостыни, они не орут вокруг ваших бесплатных столовых и не распевают гимнов на ваших душеспасительных чаепитиях; никто не ведает об их бедности, пока не начнется дознание по делу о скоропостижной смерти, — это молчаливые, гордые люди, с утра до ночи борются они со Смертью, и когда, наконец, она, победив, швыряет их на гнилой пол темного чердака и душит, — умирают, стиснув зубы.

Как-то, когда я жил в Ист-Энде в Лондоне, я знавал одного мальчишку. Его никак нельзя было назвать милым мальчиком. Далеко было ему до чистеньких ребятишек со страниц религиозного журнала, а однажды на улице его остановил матрос и отругал за то, что он уж слишком неделикатно выразился.

Жил он со своей матерью и пятимесячным братом, хилым и болезненным ребенком, в подвале за углом улицы Трех Жеребят. Я не могу точно сказать, что случилось с отцом. Кажется, его «обратили» и отправили в показательное турне по стране. Мальчонка в качестве рассыльного зарабатывал шесть шиллингов в неделю, а мать сметывала брюки. В те дни, когда она чувствовала себя прилично, заработок ее был не меньше десяти пенсов, а то и целый шиллинг. Но, к сожалению, бывали дни, когда четыре голые стены начинали плясать вокруг нее, а свечка вдруг превращалась в слабое пятнышко света где-то далеко-далеко; и так как это случалось довольно часто, то доходы семьи временами значительно падали.

Однажды вечером стены закружились вихрем, все быстрее и быстрее, и умчались совсем, свеча метнулась вверх и превратилась в звезду; тогда женщина почувствовала, что пришла пора закончить свое шитье.

— Джим, — сказала она очень тихо, так что ему пришлось наклониться, — поищи в матраце, там найдешь два фунта денег. Я их давно припрятала. Это мне на похороны. Джим, позаботься о ребеночке. Смотри не отдавай его в приют.

Джим обещал.

— Скажи: пусть накажет меня бог, Джим.

— Пусть накажет меня бог, мама.

Устроив свои земные дела, женщина теперь была готова, и Смерть пришла.

Джим сдержал клятву. Он нашел деньги и похоронил мать, затем погрузил все свое хозяйство на тачку и переехал на более дешевую квартиру — это была половина старого сарая, за которую он платил два шиллинга в неделю.

Полтора года прожил он там с ребенком. По утрам он носил малыша в ясли, вечером после работы забирал его и за это да за капельку молока, что давали малышу, платил четыре пенса в день. Трудно сказать, как он умудрялся жить сам, да еще кормить ребенка больше чем полдня на оставшиеся два шиллинга в неделю. Я только знаю, что ему это удавалось, и ни одна живая душа не помогала ему, мало того, никто и не знал, что здесь требовалась помощь. Он, укачивая ребенка, порой часами шагал по комнате, время от времени купал его, а по воскресеньям даже выносил погулять.

Несмотря на весь этот уход, несчастный малютка в конце указанного времени «сковырнулся», по выражению Джима.

На дознании коронер страшно накричал на Джима.

— Если бы ты сделал так, как полагается, — возмущался он, — может, удалось бы сохранить ребенку жизнь. — Видимо, он полагал, что ребенку от этого было бы лучше. (Странные бывают взгляды у коронеров.) — Почему ты не обратился к попечителю?

— Потому что мне не нужно помощи, — угрюмо ответил Джим. — Я обещал матери, что не отдам его в приют, и не отдал.

По счастью, это случилось как раз во время затишья в прессе, и вечерние газеты подхватили историю Джима и принялись расписывать ее, не жалея красок. Помню, Джим стал просто героем. Добросердечные люди писали и настаивали, чтобы кто-нибудь — домовладелец, или правительство, или кто-то в этом роде сделали бы что-нибудь для Джима. И все в один голос обвиняли приход. Думаю, что в конце концов, протянись эта история еще хоть немного, из нее бы и вышел для Джима какой-нибудь толк. Но, к сожалению, в самый разгар событий подвернулось пикантное дело о разводе, и Джима вытеснили из газет и забыли.

Я рассказал эту историю после истории Джефсона, и когда кончил, то оказалось, что почти час ночи и заниматься нашим романом уже поздно.