— Не могу отказаться от мысли, что много зла приносит человечеству вообще слишком большое восхваление женщины, — заметил философ.
— Кто же их восхваляет? — спросила студентка. — Мужчины иногда болтают нам глупости — вряд ли найдется такая простушка, чтоб поверить им, — но я вполне убеждена, что наедине они перемывают нам косточки.
— А я так думаю, что они вряд ли говорят между собой о нас так много, как мы воображаем. Но вообще неблагоразумно добиваться узнать, какой приговор вынесли тебе, — заметила старая дева, — несколько очень хороших вещей о женщине было высказано мужчинами.
— Вот тут налицо их трое; спросите их, — предложила студентка.
— Скажите по чести, когда вы говорите между собой о нас, вы когда-нибудь обмолвитесь о нашей доброте, уме, добросовестности?
— «Обмолвиться» — вряд ли подходящее слово, — заявил философ задумчиво. — Говоря положив руку на сердце, приходится сознаться, что наша собеседница до известной степени права. Каждый человек в какой-либо период своей жизни ставит на пьедестал какую-нибудь женщину. Очень молодые, неопытные люди восхищаются, может быть, не отдавая себе отчета. Для них всякая шляпка привлекательна — модистка создает ангела. А очень старые люди, как я слышал, возвращаются к иллюзиям своей молодости. Об этом я еще не в состоянии рассуждать безапелляционно. Что же касается нас, остальных, то я принужден согласиться: «обмолвиться» — неподходящее слово.
— Вот и я говорю… — начала студентка.
— Может быть, это просто в силу реакции, — сказал я. — Приличия требуют, чтобы мы в лицо выказывали женщине несколько преувеличенное уважение. Мы должны даже в ее сумасбродствах видеть лишь притягательную силу, — так решили господа поэты. Может быть, является некоторым облегчением передвинуть стрелку в обратном направлении.
— Но не факт ли, что именно лучшие люди и даже самые умные всегда относились к женщине с наибольшим уважением? — заметила старая дева. — Разве мы не судим о цивилизации народа по тому месту, которое у него занимают женщины?
— В такой же степени, в какой судим по мягкости законов, по охране, представляемой слабым. Дикари убивали бесполезных членов племени, — мы устраиваем для них больницы и приюты. Отношение мужчины к женщине показывает, насколько он сам победил свой эгоизм, как далеко он отошел от обезьяньего закона: «Сила — право».
— Прошу вас, не перетолковывайте моих слов, — взмолился философ, нервно поглядывая на нахмурившиеся бровки студентки. — Я никогда не утверждал, чтобы женщина не была равной мужчине; я убежден, что она равна. Я только утверждаю, что она стоит не выше его. Умный человек почитает женщину как друга, сотрудницу, свое дополнение. Только дурак отказывает ей в человеческих правах.
— Но разве мы не стоим выше по нашим идеалам? — настаивала на своем старая дева. — Я не говорю, чтоб мы, женщины, были совершенствами — пожалуйста, не думайте этого. Вы замечаете наши недостатки не хуже нас самих. Прочтите женщин-писательниц, начиная с Джордж Эллиот. Но ради вас самих — разве не лучше, когда мужчине есть на что поднять глаза, как на нечто высшее?..
— Между идеалом и очарованием большая разница, — отвечал философ. — Идеал всегда помогал человеку; но это принадлежит области мечтаний, самой важной для него области — области его будущего. Очарование — земного происхождения; оно в свое время поражает каждого мужчину, ослепляя его. Страна, где управляли женщины, всегда дорого платила за свое безумие.
— А Елизавета! А Виктория! — воскликнула студентка.
— Они были идеальными правительницами потому, что предоставляли управление страной способным людям. Но Франция при ее Помпадурах!.. Византия при ее Феодорах — более подходящие примеры для моей теории. Я только говорю о том, как неблагоразумно видеть во всех женщинах совершенство. Велизарий погубил и себя и свой народ тем, что считал собственную жену честной женщиной.
— Но рыцарство, без сомнения, оказало услуги человечеству, — вставил я.
— Даже в широких размерах, — согласился философ. — Оно воспользовалось человеческой страстью и обратило ее на благие цели. В свое время это имело значение. Для человека, знавшего только войну и хищничество, воспитанного в жестокости и несправедливости, женщина была единственным существом, научавшим его радости делать уступки. Женщина в те времена была ангелом по сравнению с мужчиной! Это не пустые слова. Все более мягкие проявления жизни сосредоточивались в ее руках. Мужчина проводил жизнь в войне или разгуле. Женщина ухаживала за больными, утешала горюющих, шла незапятнанная среди мира, омраченного пороками. Самая ее покорность духовенству, природная способность восхищаться церемонией — теперь факторы, суживающие ее благотворное влияние, — в то время должны были окружать ее перед его затуманенным взглядом, приученным смотреть на догмат как на душу религии, ореолом святости. Женщина была тогда служанкой. Естественно, что она старалась возбудить сострадание и нежность в мужчине. Теперь она сделалась повелительницей мира. Теперь смягчать мужчину — вовсе не ее миссия. В наше время женщина ведет войну; женщина возвеличивает грубую силу.
Читать дальше