Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет [Авторский сборник]

На днях привязалось ко мне слово «творчество». Начал комбинировать из его букв новые слова. Сначала вышло «вор», потом «ров», «рот», и больше ничего не получилось. А вот из слова «Москва» много слов получается, и все хорошие — «воск», «сом», «квас», «сок», все древние, деревенские…

Москва! Многие за нее держатся, прямо цепляются. А мне жилось гораздо лучше до Москвы, «на периферии».

Вместо Владимира Смирнова, которого через несколько дней направили на работу в другой город, появился у нас новый секретарь обкома Александр Георгиевич. Если бы не он, я бы так и шел по своей фабричной линии. Он меня вызвал дня через три после приезда. Меня поразила его манера обращения: вежлив, говорит тихо, мало, движения спокойные — сразу чувствовалось, этот человек знает себе цену и умеет уважать других.

Только уж очень он был худ — в лице ни кровинки, под глазами синие мешки.

— Я не требую от вас ответа немедленно. Подумайте. Завтра скажите, согласны ли поработать заместителем председателя облисполкома…

У меня похолодели ноги: с одной стороны, вроде бы приятно — вице-губернатор, а с другой — страшная мысль: «А что, если, Александр Георгиевич, и вас отправят туда, куда Макар телят не гонял?»

Думаю про все это невеселое, а говорю другое:

— Спасибо за доверие, Александр Георгиевич. Что ж думать. Согласен.

— Вот и прекрасно.

Не суждено было мне с Александром Георгиевичем поработать подольше — умер он. Рак у него был. Он про свою страшную болезнь знал и работал, пока не свалился. Железный был человек!

Никому на свете, ни одной душе не могу я рассказать, с какими мыслями я жил в предвоенные годы — с тридцать восьмого по сорок первый. Я понял — мое выдвижение на пост заместителя председателя облисполкома дело случая. А меня через полгода председателем избрали, поскольку председателя перебросили на Дальний Восток, на место кого-то «загремевшего». Тогда эти «переброски» в большой моде были. Я еще понял: выдвинуться случайно можно, а удержаться случайно нельзя, надо укреплять позиции. Вопрос — чем и как? Хорошей работой? Удовлетворением нужд трудящихся? Моих, так сказать, избирателей? Что такое хорошая работа? Из чего она слагается? Вовремя нужное решение принять. Вовремя доложить высшему начальству о принятых мерах. Об этом я особенно всегда заботился, и аппарату от меня за задержку справок, докладов и других документов в столицу доставалось по всей строгости.

Нужды трудящихся! Их много было, этих нужд, было, есть и еще долго будет. Надо выбирать такие, у которых все сроки миновали.

И еще я понял — избиратели на мою судьбу могут влияние оказать, разумеется, в худшую сторону, только тогда, когда я уж очень большое безобразие разведу: на письма трудящихся отвечать вовремя не буду, обману бессовестно. Стало быть, на письма — в срок, обманов не допускать, многого не обещать.

Хорошо еще поменьше говорить. Кто-то рассказывал мне в веселую минуту, что в одной из наших республик министр по делам кинематографии шесть лет продержался на четырех фразах: «Оставьте, я посмотрю!», «Хорошо, я доложу», «Есть такое мнение» и «Я посоветуюсь с народом».

Он таким вот образом министерством и управлял. Заметьте, ни одного категорического слова, никакой личной инициативы.

И самое главное — стараться по мере сил не сердить вышестоящих товарищей, не давать им, так сказать, повода для проявления гнева: не обо всем докладывать, что стряслось; на устные запросы отвечать бодро, не хныкать; о выполнении планов сообщать немедленно, телеграфно, желательно «молнией»; о невыполнении — лучше не сообщать, в крайнем случае почтой и после того, как в других областях и краях начальственная гроза отгремит, — короче говоря, не забывать, под кем ходишь…

Это я так, по ходу мыслей вспомнил.

Пишут воспоминания полководцы, поэты, композиторы, актеры. И никто еще не написал воспоминаний советского работника областного масштаба тех лет. А сколько поучительного можно было бы рассказать…

Помню, явилась ко мне делегация колхозников из одного района:

— Пересмотрите наши государственные акты на вечное пользование землей.

— Как это так, пересмотрите? В чем дело?

— В том, что в наши акты много неудобных земель включено: болота, пески и еще черт знает что. И со всей земли налог…

— А что вы раньше смотрели?

— Проглядели… Да не мы, те, кто акт получал, давно отсутствуют: кто помер, кто в город перекочевал.

— Не можем. Не полагается.