Аркадий Аверченко - Подходцев и двое других

– Да что ж вам показывать… Вот это столовая.

– И верно. Столовая. Все в аккурате. А где гарусный петух, который на чайник нахлобучивают?

– Петуха нет.

– Упущение. А гардиночки славные. Прямо сердце радуется. И салфеточки вышитые.

– Ты, кажется, грозил мне, что будешь в них сморкаться…

Клинков вспыхнул и отвернулся от Натальи Ильинишны.

– Не выдумывай, Подходцев.

– Да уж ладно. Это вот мой кабинет.

Громов похлопал ладонью по спинке кресла:

– Кожа?

– Она самая.

– Здорово пущено. А чернильница-то! Когда я помру – поставь ее над моей могилой. Совсем как памятник. А книг-то, книг-то! Каждая небось с переплетом рубля по три…

– И все десять заплатишь, – подхватил Клинков с непроницаемым выражением лица.

– А ковер-то! Фу-ты ну-ты…

От яркого ли света или от чего другого, но тени на скулах Громова сделались резче и обозначились двумя темными впадинами. И голос, несмотря на наружный восторг, изредка вздрагивал и срывался.

– Ты похудел, Громов, – мягко заметил Подходцев. – Как дела?

– Дела? Замечательны. Денег так много, что мы стали вести с Клинковым грешный образ жизни, что, как известно, ведет к похудению.

Перешли в гостиную.

– Это вот гостиная, – отрекомендовал Подходцев.

– Как ты не спутаешься, – удивился Клинков. – Каждую комнату узнаешь сразу.

Наталья Ильинишна окинула хозяйским взглядом преддиванный столик и удивленно спросила:

– А куда же задевался альбом?

Подходцев смутился.

– Да я его… тово… положил на этажерку.

– С чего это тебе вздумалось? Всегда лежал на столе, а ты вдруг…

И безжалостная жена извлекла откуда-то и положила на стол пухлый плюшевый альбом, точно такого вида, как описывал его ядовитый Клинков перед женитьбой Подходцева.

Чтобы замаскировать смущение. Подходцев отвернулся от стола.

– А вот, господа, рояль.

Громов добросовестно осмотрел и рояль, приблизив глаза к самой полированной крышке, будто бы он рассматривал не рояль, а маленькое диковинное насекомое…

– А теперь к столу, господа, к столу!

Было все… Сверкающий самовар. Бутылка коньяку. Бутылка белого вина. Графинчик рому. Свежая икра. Семга. Ветчина. Сардины. Холодные телячьи котлетки. Сверкающая белизной посуда. Чудесно вымытые салфетки. Около икры – лопаточка! Около сардин – другая! Около семги – двузубая фигурная вилочка!

Подходцев не знал, куда девать глаза. А Клинков сидел, ел за троих и жег Подходцева горячим взглядом.

После третьей рюмки Громов вдруг застучал ножом по тарелке. Бедняга сделал это машинально, просто по привычке к ресторану, где таким образом подзывается официант для перемены тарелок или для чего другого.

Но тут же опомнился и с ужасом поглядел на хозяев.

– Браво, – не понял его Подходцев. – Громов хочет сказать речь. Говори, дружище, не бойся.

Это все-таки был выход.

– Господа! – начал Громов, запинаясь. – Русская пословица говорит: «Одна голова не бедна, а если и бедна, так одна»… Гм! То есть не то! Я хотел сказать другое. Впрочем… Зачем слова, господа? Главное – поступки! Гм!..

И совершил поступок: сел и обжег себе губы чаем.

Домой возвращались угрюмые.

– Насколько я понял твой стук ножом по тарелке, – сердито сказал Клинков, – ты просто звал официанта?

– Понимаешь… Я совсем машинально. Привычка…

– Знаешь, чего я боялся?

– Ну? – робко взглянул на него измученными глазами Громов.

– Что ты, когда поужинаешь, вдруг застучишь по тарелке и скажешь: «Человек, счет!»

– Ты психолог.

Оба остановились, обернули лица к лунному небу, и Клинков сказал тихо:

– Нет… Нам с тобой в приличных домах нельзя бывать.

Громов серьезно добавил:

– Кто знает. Может быть, в этом тоже наше счастье.

– Аминь.

Комната большая, но низкая.

Меблировка довольно однообразная: три стола, заваленные книгами, исписанной бумагой и газетами; три кровати, две из которых завалены телами лежащих мужчин; и наконец, три стула – ничем не заваленные.

Третья кровать – пуста.

Зато у ее изголовья прибита черная дощечка, как на больничных кроватях.

А на дощечке написано:

«Подходцев – млекопитающее, жвачное, и то не всегда.

Заболел женитьбой 11 мая 19…

Выздоровел…»

– Клинков?

– Ну?

– У моей кровати сзади стоит безносая старуха с косой.

– Худая?

– Очень.

– Жаль. А то можно было бы зарезать ее этой косой и съесть.

– Клинков?