Аркадий Аверченко - Шутка Mецената

Только что окончил Куколка письмо, как в дверь постучали.

– Пожалуйста, войдите, – разрешил Куколка.

Господин с жесткой щетиной на лице и искательными глазами, в узкой, отлакированной временем, венскими стульями и пивными столиками без скатерти визитке, в брюках, чудовищно вздутых на коленях, будто он сунул туда два футбольных мяча, – такого вида господин вошел в комнату и поклонился с принужденной грацией щедро получившего на чай трактирного слуги.

– Простите, что врываюсь. Праздник. Отдых. Знаю. Но пресса безжалостна. Чудовище. Сжевывают зубами в конце концов всего человека.

К новоприбывшему чудовище-пресса, однако, отнеслась довольно милостиво: кроме наполовину сжеванного галстука и объеденного низа брюк, он почти не пострадал от зубов прессы.

– Да, насчет прессы вы верно отметили, – благосклонно согласился Куколка. – Чем вообще могу служить?

– Я от редакции «Вечерняя Звезда». Прислан. Интервьюировать. Вас. Разрешите!

Сердце Куколки бешено забилось и сладко, как на качелях, опустилось вниз, чтоб сейчас же еще слаще взлететь в поднебесье.

– Да что вы… Мне, право, так неловко. Зачем же вам беспокоиться… Я бы сам пришел, если нужно.

На лице щетинистого изобразился благоговейный ужас.

– О, что вы! Как же мы осмелились бы беспокоить такого масти… (он чуть не сказал «маститого», но, взглянув на юное простодушное лицо Куколки, спохватился) такого… популярного человека! Итак, разрешите?

– Извольте! – засуетился Куколка. – Да вы не хотите ли кофе выпить?.. Вот и булочки, масло, пирожок есть.

– Я, собственно, уже завтракал, – пробормотал интервьюер «Вечерней Звезды», в то же время обрушиваясь на предложенные продукты с такой яростью, что его слова о съеденном завтраке должны были бы относиться к эпохе семидесятых годов. – Эх, под такой бы пирожок бы да рюмочку бы водки… двуспальную!

На лице Куколки отразилось совершеннейшее отчаяние.

– Ах ты, несчастье какое, Боже мой! Водки как раз и нет! И как это я упустил?! Впрочем, есть красное вино. Вы выпьете красного?!

Интервьюер закивал головой и промычал набитым ртом так энергично, что было очевидно – окраска предложенного напитка являлась для него мельчайшей деталью.

Наконец, отвалившись от стола, он допил последнюю каплю вина и сказал в виде оправдания своему хищному поведению:

– Прогулка, знаете, дьявольски развивает аппетит! Где родились?

– В Симбирске.

– Хороший город. Непременно побываю. Так и запишем: «Место рождения – Симбирск». Учились?

– Учился.

– И правильно. Ученье, как говорится, свет. Почему начали писать?

– Тянуло меня к литературе.

– Благороднейшая тяга! Другого паршивца к бильярду тянет, ботифончик этакий заложить, а избранные натуры непременно к литературе взор свой обращают или там к музыке какой ни на есть. На какие языки переведены?

– Собственно, еще ни на какие…

– Так и запишем: «Две поэмы вышли в английском переводе в „Меркюр-де-Франс“.

Репортер откинул назад голову и с такой восторженной любовью и гордостью артиста поглядел на четко выписанное им в памятной книжке название иностранного журнала, что у Куколки не хватило духу протестовать.

– Кого из классиков лично знали: Тургенева. Достоевского, Гончарова?

– Помилуйте, меня и на свете тогда не было.

– Прискорбно. Строк тридцать похитила у меня эта ваша молодость. Впрочем, черкнем штришок: «В бытность свою в Симбирске неликий Тургенев взял однажды на руки Шелковникова – тогда еще малютку – и пророчески воскликнул: „Вот мой продолжатель!“

– Но… ведь этого… не было!

– А почем вы знаете? Вдруг было, да вы по младенчеству не обратили внимания. Ваш любимый писатель?

– Пушкин.

– Так и занесем: «Пушкин и Достоевский». Говорят, роман пишете?

– Видите ли… я еще не знаю…

– Так-с. Тайна. Понимаю. Тайна – святое дело. Из какого быта? Я полагаю, насчет оскудения интеллигенции. Э!

– Как вам сказать… – в отчаянии пробормотал Куколка.

– Так и запишем: «В будущем произведении жестоко бичуются уродливости русских Рудиных, оторвавшихся от земли…» Курите?

– Ну, это такая деталь, что стоит ли указывать…

– Нет, мне бы, мне папироску. Ужасно курить хочется! Я в том смысле. Скажите еще что-нибудь копеек на тридцать! Для округления.

Куколка беспомощно взглянул на него. Что ему сказать? У бедняги даже мелькнула мысль предложить интервьюеру эти недостающие тридцать копеек наличными, но тот уже вдохновенно перебил его: