Аркадий Арканов - Вперёд в прошлое

– Эка невидаль! – сказал я и плюнул на пол. – Да я в любой момент могу!.. Хоть сегодня!.. Увидите!..

Я сделал первый удар...

Мы спустились в зал. Я заметил Сухарика и пошел прямо к ней, прямо через танцующих. Все они стали для меня какими-то чужими, далекими и маленькими... Я, видимо, был возбужденным, потным и красным. Нос увидел меня.

– Что это с тобой? – спросил он. – Ты вроде поддал?

– Чепуха, Нос! Танцуй! А я решил спикировать!..

Нос остался где-то сзади, и я оказался перед Сухариком.

– Позвольте? – сказал я ожесточенно-вежливо.

– Благодарю вас, – сказала она. – Только почему это ты вдруг решился подойти ко мне?

Мы начали танцевать. Я делал это сосредоточенно, остервенело и зло смотрел на нее.

– А что, другим можно, а мне нельзя? – процедил я.

Она засмеялась и сказала, что я дурак.

– Конечно, дурак! – сказал я. – Я всегда переоцениваю!..

– Ну, и сколько же я теперь стою? – опять засмеялась она.

– У Павлина спроси!

– Еще у кого?

– У Кухарева!

– А ты сам у них спроси...

– Чего спрашивать-то? Все известно!..

– Болтаешь чего-то...

– Все болтают!

– А чего ж ты ко мне подошел, раз все болтают?

– Выяснить надо.

– Тебе ж все известно.

– Значит, не все!..

Я начал терять уверенность. Я видел ее прямо перед собой. Она снова была прежним Сухариком, как вот в тот первый раз, осенью. И недавние разговоры на четвертом этаже опять показались мне неправдоподобными и чудовищными...

– Ну, говори, – сказала она.

– Не здесь... Пошли погуляем?

– Пошли...

Мы стали проталкиваться к дверям. Она впереди, я сзади.

Павлин и Кухарев посторонились. Я торжествующе взглянул на них.

– Ни пуха ни пера! – громко сказал Павлин и подмигнул мне.

– Слыхала? – сказал я, когда мы вышли из школы.

– Я и не такое слыхала, – сказала она.

– Где это ты не такое слыхала?

– В Риге.

– А что у тебя было в Риге?

– Ничего не было... Ничего.

– И никого?

– Раз ничего, значит, и никого... Ну почему так?

– Как?

– Если ведешь себя свободно, так, как хочется, значит, уже все можно и все доступно? Если я пошла на хоккей, значит, уже чем-то обязана?

– Чепуха!

– Выходит, что не чепуха...

Прямо за нашей школой начинался парк, который упирался в небольшое кладбище. И мы пошли по направлению к кладбищу. Было тепло. А может быть, было тепло оттого, что я пил пиво и вино.

– Так что же тебе надо выяснить?

– Не знаю...

Я действительно сам не знал, что я хочу выяснить. С ней рядом я растерял всю свою воинственность. Я хотел наговорить ей кучу всякой дряни, хотел унизить ее... Хотел и расхотел... Мне вдруг стало спокойно и хорошо. Мне захотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался, чтоб можно было идти и идти бесконечно. И в то же время я знал, что наступит понедельник и снова будут и Павлин, и Кухарев. И снова начнутся разговоры, и снова я буду сомневаться и злиться... И я поэтому шел и молчал, как будто ждал от нее каких-то успокоительных гарантий. Каких гарантий, каких?.. А если Павлин прав?.. Мне стало нехорошо от этой вновь возникшей мысли... Значит, я непробиваемый дурак, посмешище?.. Душеприказчик?.. У меня внезапно закружилась голова. Зачем я пил? Много ли мне надо?

– Ты знаешь, – сказала она, – наверное, ты такой же, как все... Только ведешь себя более сдержанно...

– Почему ты так решила?

– Ты тоже, когда узнал, что я была на хоккее, повел себя так, как будто я тебе чем-то обязана...

– Ты мне ничем не обязана! – разозлился я.

– Тогда почему ты злишься?

– Я скажу тебе, почему! Скажу! Только сначала ты мне ответишь, почему ты сегодня ушла со мной с вечера? – почти закричал я.

– Захотела и ушла, – улыбнулась она. – Я люблю с тобой гулять...

– А с Павлином и Кухаревым любишь все остальное, да?

– Это они тебе сказали?

– Это все говорят!! Понятно?

– Такой же, как они! – выкрикнула она и вдруг начала хохотать. – Такой же!.. Такой же!..

Она присела на корточки и, глядя на меня снизу, хохотала и все повторяла, что я такой же...

И я вдруг бросился на нее и свалил на землю. Мы оказались рядом. Я прижал ее к земле и стал тыкаться в ее лицо, как слепой котенок, стараясь найти ее губы... Она рванулась в сторону и ударила меня ладонью по лицу. Я тут же выпустил ее и сел на землю. Она не раскричалась, не стала ругаться. Она стояла передо мной, сидящим на земле, и смотрела на меня своими прекрасными, округлившимися вдруг глазами. А потом она сказала, часто-часто дыша:

– Иди! Поделись впечатлениями с такими же, как ты... Дурак!