Юрий Ерзинкян - Невыдуманные истории. Веселые страницы из невеселого дневника кинорежиссера

Правда, роль Протасова кроме Папазяна играли Вагаршян, Нерсесян и Джанибекян. Но кто из них согласится заменить Ваграма Камеровича Папазяна? Как отнесутся к этой замене зрители?..

Вагарш Богданович, как и следовало ожидать, отказался, сославшись на простуду.

Отказался и Джанибекян.

Нерсесяна разыскали на киностудии. Грачья Нерсесович только отснялся в сложном, трудоемком эпизоде. Снимали тогда «Песню первой любви».

Мастер очень устал, и…

Всю дорогу в театр Грачья Нерсесович ругал себя за «непозволительную мягкотелость», «идиотскую сговорчивость»…

Придя в театр он поспешно оделся, загримировался и включил репродуктор внутренней радиосети. Он заметно волновался. В репродукторе приглушенно и, как казалось Грачья Нерсесовичу, «подозрительно тревожно» гудел, переполненный до отказа зал.

И вот, знакомый бас Давида Мелкумовича Маляна сообщил о вынужденной замене.

Произошло непредвиденное. Во всяком случае то, чего никак не ждал Нерсесян.

Зал потряс грохот аплодисментов. Зрители долго, дружно скандировали – Нер-се-сян!.. Нер-се-сян!.. Нер-се-сян!..

Никогда не играл так Протасова Грачья Нерсесович, никогда – ни до, ни после того субботнего вечера осенью 1957 года.

* * *

В суровом военном сорок четвертом мне посчастливилось в течение года находиться в творческом соприкосновении с замечательным кинорежиссером Борисом Васильевичем Барнетом – быть в числе его учеников, единомышленников, друзей…

Снимал Борис Васильевич тогда, в сорок четвертом, фильм «Однажды ночью». Пожалуй, первым, нарушая сложившиеся традиции, Барнет попытался рассказать о войне, о нравственных особенностях советского патриотизма тихим, задумчивым, чуть грустным голосом. И, вероятно, поэтому фильм «Однажды ночью» не сразу был оценен по достоинству.

О Барнете в те годы в кинематографических кругах рассказывали легенды. Его считали режиссером исключительным, необыкновенным, даже гениальным…

Сергей Михайлович Эйзенштейн шутил:

– У нас на Руси три царя – Царь-Колокол, Царь-Пушка и… Царь-Режиссер – Борис Барнет.

Барнет был удивительно красив и гармоничен.

Гигантская, плотно сколоченная фигура атлета. Большая, красивая голова. Высокий лоб, правильный, с чуть раздутыми ноздрями, нос. Удивительные глаза – то задорно-сияющие, то лукавые, то печальные…

Барнет был человеком большой и сложной культуры – необыкновенной одаренности. Одаренности синтетической. Он был равно талантлив в литературе, живописи, актерском искусстве…

Барнет был неисправимым мечтателем. За ним незаслуженно утвердилась слава человека легкомысленного – репутация фантазера.

“Легкомыслие» Барнета заключалось в «неразборчивой» любви ко всему живому, броскому, неординарному – нарушающему сложившиеся представления о «солидности» и «добропорядочности» .

«Бесхарактерность» – в покорности «превратностям режиссерской судьбы», во «всеядности», которая порой приводила беспокойного художника к неудачам.

Барнет бесконечно любил жизнь. Любил страстно, активно – во всех ее проявлениях. Любил живопись и спорт, поэзию и женщин, кинематограф и скачки…

Все его картины были рождены жизнью.

Все они утверждают, прославляют жизнь.

* * *

…Встречали мы Барнета всей съемочной группой. Не терпелось увидеть прославленного режиссера.

Из обшарпанного, скрипучего «международного» вагона вышел высокий, широкоплечий, красивый человек средних лет. Он, как нам показалось, был не по времени франтоват. Весь в «кремово-белом», тщательно отутюженном. В руках держал небольшой фибровый чемодан с «заграничными» наклей-ка7-:и, трость.

Он по-дружески обнял каждого из нас и, не церемонясь, спросил:

– Друзья! Где можно выпить?. . И хорошо бы, без проволочки… А в гостиницу мы всегда успеем…

Мы – я, художник Эдуард Исабекян, журналист Сисон Мартиросян, водитель машины Спирт-Галуст (он должным образом оценил «мудрое» предложение режиссера) и… Барнет тут же отправились в «фирменную» забегаловку на улице Абовяна.

Неопрятный дощатый павильон был до отказа набит подвыпившими, громко галдящими, небритыми завсегдатаями заведения. Барнет в своем светлом плаще, фетровой шляпе с тростью в руках выглядел здесь «белой вороной».

С помощью локтей, мы протиснулись к стойке. Буфетчик, не глядя, протянул нам по пол-литровой банке мутного, горьковато-сладкого портвейна.

Барнет был в восторге, после «безалкогольной» Москвы