Джордж Карлин - Будущее уже не то, что прежде

В хвосте таблицы, во главе событий, лечу на волне, уклоняюсь от стрел, раздвигаю рамки.

Стою на своем, остаюсь на ходу, держусь на плаву,

ни на чем не сижу: ни кокс, ни спиды — никакой ерунды;

и бухнуть-блевануть не тянет ничуть.

В темпе, на грани, выше крыши, но ниже радаров.

Высокопробный, низкопрофильный, стратегический ядерный так-это-носец.

Умная бомба себе на уме. Звездный подонок. Прогонятель складных телег,

почитатель складных девиц, получатель высоких виз.

Абсолютно бессрочный, матерый, пушечно бьющий. Проактивный с широким охватом.

Яростный трудоголик, яростно ненавидящий труд;

не в клинике, а в отказе.

Имеется личный тренер, личный помощник, личный закупщик, личный планировщик.

Меня не прижмешь и не оттеснишь.

Ведь я заводной, беспроводной. Альфа-самец на бета-блокаторах.

Не покупаюсь на обещания и хорош сверх ожидания; бегу суеты и следую моде.

Душа нараспашку, сам в затворе;

скромная аренда, капризный уход.

Я крупнотоннажный, долгосрочный,

прецизионный, мгновенного действия, готовый к работе, отказоустойчивый.

На подножке, в коленках нетвердый, на голову слаб;

преждевременно посттравматический,

получающий письма ненависти от плода своей любви.

Но я чувствительный, неравнодушный, я отзывчив, участлив.

Надежный, верный, заботливый, всегда оказываю первую помощь.

Моя продуктивность упала, зато поднялся доход на коротких продажах длинных бумаг;

приток доходов принес оборот наличных.

Не стираю сомнительных писем, не гнушаюсь сомнительной пищи,

не чураюсь сомнительных облигаций и смотрю низкопробные шоу.

С гендерным фактором, фондоемкий, простой в применении гиполактозник. Я люблю грубый секс и злую любовь.

Я в е-мейлах пишу «е-мое».

На моем жестком диске нет мягкого порно:

только самый хардкорный софт.

Микроволновку купил в супермаркете. А минивэн — в мегасторе.

Еду медленно — быструю жрачку жую.

Я безакцизный, удобокусаемый, прет-а-порте, есть все размеры.

Всем оснащенный, с клеймом завода,

испытан на людях, одобрен клинически, научно обоснованное медицинское чудо.

Подсаженный, подваренный, подогретый, предпросмотренный, предотобранный, скомплектованный, постдатированный, сублимированный, опломбированный, в вакуумной упаковке.

И… я безлимитно широкополосный.

Мальчуган хулиган, но прибьешься — не ошибешься. Нищ и дрищ.

При любой погоде на боевом взводе;

лихач, ловкач, тертый калач.

Без лишнего рвения плыву по течению;

с приливом расту, скольжу на ходу.

Барахтаюсь, пру, верчусь-не-присяду, кайфую и тру, рублюсь и в поряде.

Я не колдыряю, значит, я не теряю. Топлю железку

на всю поездку.

У меня тусня, а как обед — колбасня. Я опять за свое, и никак иначе. Только так.

Конец передачи.

Эвфемизмы: уже целый новояз

Эвфемизмы буйно расцвели во всех областях американской жизни и выскакивают то тут, то там.. У них разная природа, но общая суть: эти слова не уточняют смысл, а затуманивают его; вуалируют истину. Однако ими пользуются, и тому много причин.

Иногда мы просто заменяем слова, которые нас смущают. Например, эвфемизмы «белое мясо», «темное мясо» и «окорочка» появились в викторианскую эпоху, когда люди предпочитали не упоминать некоторые части своего тела. Мало кому хотелось за обедом услышать от дядюшки Герберта: «Не надо ляжек, Маргарет, дай мне тех сочных румяных грудок». Такие фразы вызывали неловкость.

В ту же эпоху и по той же причине куриные пупки превратились в желудки. Но и слово «желудок» звучало слишком физиологично и вскоре стало «желудочком». Что, в общем, немного грустно.

C эвфемизмами я впервые столкнулся в девять лет. Мы сидели в гостиной с мамой и тетей Лил, и я заговорил о бородавке на тетином лице. Мать тут же поправила меня: не бородавка, а «красоткина метка».

Тут я смутился, потому что слово «красотка» к тете Лил не подходило никак. И еще больше смутился, вспомнив, что у дяди Джона на лице тоже есть такая же коричневая штука, а в его случае — это точно не удостоверение красотки. С тех пор я знаю: не все, что кажется бородавкой, — бородавка: у некоторых людей это на самом деле метки. У них же, как я узнал чуть позже, и мимические морщины смахивают на гусиные лапки.

Между прочим, эта чушь с «метками» отлично сработала: дошло до того, что иные дамочки стали пририсовывать их себе карандашом для бровей — а ни одной уважающей себя леди и в голову не придет малевать себе бородавку на лице. Я вот с трудом представляю, чтобы Элизабет Тейлор, обернувшись к Джоан Кроуфорд, попросила: «Дай мне твой карандашик, Джоани, хочу нарисовать себе бородавку».