Пелам Вудхаус - Любовь на фоне кур

Теперь настал, как я уже упомянул, четверг, двадцать второе июля — чудесное солнечное утро, из тех, какие Провидение иногда ниспосылает просто для того, чтобы честный курильщик мог после завтрака выкурить свою трубочку в идеальных условиях. Существуют процедуры выкуривания трубок, на которые человек в грядущие годы оглядывается с чувством грустного благоговения, — выкуривание трубочки в тихой безмятежности, когда тело и дух равно отдыхают. Выкуривая вот такие трубочки, мы грезим нашими грезами и творим наши шедевры.

Моя трубка вела себя именно как такая идеальная трубочка, и пока я вольготно разгуливал по лужайке, мой роман обретал безупречную форму. Всю прошлую неделю я оставлял в небрежении литературное творчество из-за докучливых кур. Я не принадлежу к тем субъектам, чьи интеллекты трудятся в любых условиях, какие ни подсунет жизнь. Но теперь я наверстывал упущенное время. С каждым сизым облачком, покидавшим мои губы и повисавшим надо мной в недвижном воздухе, в моем мозгу проносились поразительные ситуации и ливни искрометных диалогов. Еще ничем не нарушенные полчаса — и я завершу костяк романа, который поместит меня в группу избранников на литературном поприще, у которых нет крещеных имен. Еще полчаса — и потомству я буду известен как просто «Гарнет».

— Останови ее! Хватай ее, Гарнет, старый конь!

К этому времени я забрел в куриный загон. Я посмотрел. Ко мне со всей присущей ей стремительностью бежала щуплая курочка. Я тотчас ее узнал. Эту противную саркастичную на вид птицу, которую Укридж в силу якобы ее сходства в профиль с ближайшей родственницей его жены окрестил «Тетя Элизабет». Зловредная курица, вечная зачинщица любых беспорядков в куриных владениях, птица, которая ежедневно объедалась за наш счет и кусала кормящие ее руки, решительно отказываясь снести хотя бы одно яичко. За Тетей Элизабет мчался Боб, как обычно проделывая то, чего ему проделывать никак не следовало. Замашки Боба в том, что касалось наших кур, служили непрерывным источником неприятностей. С первой же минуты он словно бы рассматривал появление птиц исключительно как дань его охотничьим талантам. Он безоговорочно считал себя гончим псом и не сомневался, что мы весьма любезно снабдили его объектами для травли.

Следом за Бобом появился Укридж. Но с одного взгляда стало ясно, что в погоне он значительной роли не играл. Заданный темп уже превысил его возможности, и он назначил меня своим заместителем с полной свободой рук.

— За ней, Гарни, старый конь! Ценнейшая птица! Ее нельзя упустить.

Кроме периодов каталепсии литературного творчества, я в принципе человек действия. Я отправил роман на полку вплоть до востребования, и мы вылетели из загона в следующем порядке: впереди Тетя Элизабет, свеженькая, как новая краска, и показывающая приличную скорость. За ней Боб, пыхтя и явно сомневаясь в своей выносливости. И наконец я, исполненный решимости, хотя и предпочел бы быть помоложе лет на пять.

После первого луга Боб, этот дилетант и беспринципный пес, махнул на погоню хвостом и небрежной походкой отошел разрывать кроличью нору, с невыносимым нахальством давая понять, что с самого начала к ней и рысил. Я упрямо продолжал работать ногами, исполненный угрюмой решимости. Я успел перехватить взгляд Тети Элизабет, когда она пронеслась мимо меня, и его презрительность задела меня за живое. Эта птица меня презирала! Я не склонен к насилию и не вспыльчив, однако у меня есть чувство собственного достоинства. Я не допущу, чтобы куры делали меня предметом насмешек. Абстрактная жажда славы, властвовавшая надо мной пять минут назад, теперь сосредоточилась на задаче сцапать эту надменно-саркастичную курицу.

До сих пор мы двигались вниз по склону, но тут пересекли дорогу, и начался подъем. Я находился в том мучительном состоянии, которое возникает, когда теряешь первое дыхание, но еще не обретаешь второго. И я был разгорячен сверх меры.

Не знаю, то ли Тетя Элизабет тоже несколько утомилась, то ли дала о себе знать наглость ее извращенной и непотребной натуры, но она перешла на шаг и даже начала что-то поклевывать в траве. Ее поведение меня взбесило. Я почувствовал уничижительное ко мне отношение и поклялся, что эта птица усечет (пусть даже — что казалось вполне вероятным — я в процессе усечения лопну) всю серьезность положения, когда за тобой гонится Д. Гарнет, автор «Маневров Артура» и т. д., человек, о чьих произведениях такой тонкий судья, как сам Пиблс, сказал в «Адвертайзере»: «Подают надежду».