— Сомневаюсь. Сквозь усы проступила какая-то белая жидкость, напоминавшая соляной раствор.
— Сколько все это продолжалось?
— Пару минут. И в довершение ко всему я начала волноваться за его сердце.
— Господи, а сердце-то при чем?
— Его лицо побагровело.
— Асфиксия?
— Наверное, — кивнула Ясмин. — Очень вкусный бифштекс, Освальд.
— Да.
— И вдруг он пришел в себя. Он часто заморгал, взглянул на меня, издал какой-то вопль, напоминающий воинственный клич индейцев, вскочил с кресла и начал срывать с себя одежду. «Ирландцы наступают! — голосил он. — Препоясывайте чресла, мадам! Препоясывайте чресла и готовьтесь к битве!»
— Значит, он все-таки не совсем евнух.
— Пожалуй, да.
— Как тебе удалось надеть на него резинку?
— Когда они впадают в неистовство, существует только один способ, — усмехнулась Ясмин. — Я мертвой хваткой вцепилась в его член и пару раз ущипнула, чтобы удержать его на месте.
— Ой-ой-ой.
— Очень эффективное средство.
— Охотно тебе верю.
— Их можно, как на веревочке, увести за собой куда угодно.
— Не сомневаюсь.
Я сделал глоток «Боне», смакуя его вкус. Вино оказалось вполне сносным, что большая редкость для деревенской гостиницы.
— И что было дальше? — спросил я.
— Хаос. Деревянный пол. Кошмарные синяки. Полный набор. Но я еще не рассказала тебе самого интересного, Освальд. Представляешь, он толком не знал, что делать, пришлось его научить.
— Он в самом деле был девственником?!
— Судя по всему, да. Но он схватывал все на лету. Никогда не встречала столько энергии у мужчины шестидесяти трех лет.
— Вот что значит вегетарианская диета!
— Возможно, — Ясмин подцепила вилкой кусочек почки и отправила его в рот. — Но не забывай, что у него абсолютно новый аппарат.
— Что?
— Новый аппарат. Большинство мужчин его возраста уже более или менее поизносились. Я имею в виду их инструмент. После столь длительного использования он начинает давать сбои.
— То есть тот факт, что он был девственником…
— Вот именно, Освальд. Его новенький инструмент никогда не был в деле. Соответственно — никакого износа.
— Пришлось сначала его немного обкатать, да?
— Нет, — покачала головой она, — Он не стал его щадить, сразу запустил на полную мощность. А когда до него дошло, он завопил: «Теперь я понимаю, о чем говорила миссис Пэт Кэмпбелл!»
— Так что же, в конце концов тебе пришлось доставать свою верную булавку?
— Естественно. Но знаешь, Освальд, после тройной дозы они ни черта не чувствуют. Для него это был комариный укус.
— Сколько раз ты его уколола?
— Пока рука не устала.
— И как же?
— Есть другие средства, — туманно ответила Ясмин.
— Ах, вот как. — Я вспомнил, что делала Ясмин с А. Р. Уорсли, чтобы сбежать от него. — Он подскочил?
— Он взлетел вверх на целый метр, — засмеялась она. — Я успела сорвать с него резинку и выскочила за дверь. После тройной дозы уходить приходится в спешке.
Таков был рассказ Ясмин. А теперь позвольте мне продолжить ее историю, начиная с того момента, когда в наступающих сумерках я тихо сидел там в машине и ждал ее возвращения. И вдруг я увидел Ясмин, которая с растрепанными волосами галопом мчалась по садовой дорожке. Я быстро открыл ей дверцу, но она не села в машину. Вместо этого она бросилась к капоту и схватилась за заводную рукоятку. Не забывайте, в те времена еще не было автомобилей с автоматическим пуском.
— Заводи, Освальд! — кричала она. — Заводи скорей! Он гонится за мной!
Я включил зажигание. Ясмин дернула рукоятку. Машина завелась с полоборота. Ясмин подбежала к дверце и запрыгнула в машину с криком:
— Давай, давай! Полный вперед!
Но не успел я включить нужную передачу, как из сада до нас донесся дикий вопль, и в полумраке наступающей ночи я увидел долговязую, похожую на привидение фигуру с белой бородой. Совершенно голый, он выскочил прямо на нас с воплем: «Вернись, блудница! Я с тобой еще не закончил!»
— Поехали! — завизжала Ясмин. Я включил передачу, отпустил сцепление, и мы рванули с места.
Последнее, что я увидел, обернувшись назад, был мистер Шоу, скачущий по тротуару в свете газового фонаря, совершенно голый, если не считать пары носков, с бородой вверху и бородой внизу и с громадным розовым членом, который, словно взведенный обрез, торчал из нижней бороды, Вряд ли я смогу забыть это зрелище: великий и высокомерный драматург, который всегда презирал плотские утехи, теперь сам оказался в плену страсти и умолял Ясмин вернуться назад. «Да, — размышлял я, — кантарис везикатория судании способен превратить в мартышку даже Мессию».
Читать дальше