Артур Дойл - Литературная смесь

Перевод Григория Панченко

Иллюстрации Александра Ремизова

С детских лет я был твердо и глубоко убежден: истинное мое призвание — литература. Однако в стараниях найти кого-нибудь, кто не просто разделил бы мои взгляды на этот счет, но и профинансировал их, — да, в этих стараниях мне пришлось столкнуться с непостижимыми трудностями. Бывало, что близкие друзья, прочитав (а чаще выслушав) мои бессмертные произведения, снисходительно замечали: «Да, признаю, Смит: это не так уж и скверно!» или: «Последуй моему совету, старина: пошли это в какой-нибудь журнал». В таких случаях у меня никогда не хватало мужества сообщить доброхотам, что текст, о котором шла речь, уже был разослан чуть ли не по всем лондонским издательствам — и всякий раз возвращался обратно с быстротою и аккуратностью, которые, конечно, свидетельствовали об исправной работе британской почты, но меня это утешало весьма слабо. О, сколь унизителен миг, когда безжалостный почтальон вручает тебе это подобье вернувшегося бумеранга: маленький тугой свиток, состоящий из плотно исписанных страниц, уже измятых, отвергнутых! А ведь недавно, лишь несколько дней тому назад, посылка эта была столь свежей и навевала такие надежды! И сколько нравственной испорченности кроется в отговорке издателя об отказе из-за «недостатка места»!

Нет, я не стану говорить об этой слишком тяжелой для меня теме. Лучше буду придерживаться простого изложения фактов.

С семнадцати лет и вплоть до своего двадцать третьего года рождения я был, если можно так сказать, литературным вулканом, непрерывно извергающим все новые рукописи. Поэмы и рассказы, статьи и рецензии — ничем не брезговало мое перо. Я был готов писать о чем угодно: от проблемы существования великого морского змея до новейших гипотез о строении космических туманностей. С уверенностью могу сказать, что я редко касался какого-либо предмета без того, чтобы щедро не пролить на него новый свет. Тем не менее художественная проза и поэзия, вне всяких сомнений, сохраняли для меня наибольшую привлекательность. О, как я рыдал над душевными драмами своих героинь и как смеялся над потешными выходками своих комических персонажей! Увы, в этом случае я опять-таки не мог найти никого, кто разделил бы эти мои чувства, а единоличное, наедине с самим собой, восхищение своими же опусами с течением времени приедается, сколь бы искренно оно ни было. Мой отец, мало сказать, не поддерживал этих моих начинаний, но напротив, взывал к моей совести, указывая на наши семейные издержки и считая, что я мог бы тратить время с большей пользой. Так что в конце концов я был вынужден отказаться от мечтаний о жизни литературным трудом — и поступил на службу клерком в одной торговой фирме, занимающейся оптовыми поставками в Западную Африку.

Однако, хотя жестокая судьба и осудила меня на выполнение неромантических обязанностей конторского работника, я оставался верен своей первой любви. Самые банальные деловые письма я превращал в образцы утонченнейшего литературного стиля, красота которого, как мне временами становилось известно, приводила в сильнейшее изумление адресатов. Недобросовестным же кредиторам мой утонченный сарказм причинял тягчайшие муки. Иногда, подобно Сайласу Вегу [1] Герой романа Диккенса «Наш общий друг», спасающийся от скучной действительности в иллюзорных мирах. , я был обуреваем приступами поэзии — и тогда просто не мог вести корреспонденцию иначе, чем в приподнятом тоне. Например, может ли что-нибудь быть изящнее, чем эта вот инструкция, предназначавшаяся для капитана одного из коммерческих судов — и изложенная мною в стихотворной форме? Судите сами:

И так далее на четырех страницах. Спрашивается, чего еще желать? Но — подумать только! — капитан, вместо того чтобы сохранить этот маленький шедевр как святыню, на следующий день ввалился к нам в контору и с совершенно неоправданной запальчивостью потребовал объяснений. В результате я был вынужден переложить все инструкции на сухой язык деловых документов. Кроме того, мой работодатель сделал мне суровый выговор. По правде сказать, не впервые: он, как вы уже поняли, был человеком совершенно прозаическим и лишенным всяких претензий на литературный вкус!