Андрей Шляхов - Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)

Дежурная медсестра, напарница Шметьковой, увидев пробежавшего мимо нее Погудинского, сразу же поняла – что случилось что-то страшное. Об этом недвусмысленно свидетельствовали как безумный вид, так и окровавленный халат Погудинского.

– Где Ирина? – Медсестра оказалась настолько храброй или настолько глупой, что догнала Погудинского и схватила его за руку.

– Ее больше нет! – на ходу выкрикнул тот, легко вырвавшись.

Медсестра ойкнула и побежала на запасную лестницу, где при виде крови на стене и валявшейся пролетом ниже в луже собственной крови Шметьковой потеряла сознание.

Медсестры в Склифе в большинстве своем народ тертый, бывалый, ко всему привыкший, все повидавший. Но согласитесь, одно дело менять повязку кому-то постороннему и совсем другое – узреть в подобном виде свою подругу, еще десять минут назад бывшую здоровой и веселой молодой женщиной. Контрасты потрясают...

Кто-то из больных полюбопытствовал, почему это вдруг распахнута дверь на «черную» лестницу, и тут же принялся звать на помощь, истошно вопя: «Убили! Убили! Убили!» На вопли немедленно набежала толпа народу – сотрудники и пациенты из числа ходячих. Шметькову увезли в реанимацию, а ее напарнице старшая сестра дала понюхать нашатыря и привела ту в чувство.

Восстановив приблизительную картину событий, старшая сестра сообщила о случившемся заведующему отделением и позвонила в милицию. Силами персонала были предприняты поиски Погудинского. Поиски эти довольно быстро увенчались успехом, правда, найден был не сам Погудинский, а всего лишь его бездыханное тело. Не дожидаясь суда и наказания, доктор Погудинский осудил и наказал себя сам, причем сделал это не откладывая и, с врачебной точки зрения, довольно грамотно. Заперся в ординаторской, размашисто написал на листе бумаги: «Убил Иру, незачем жить» и вколол себе в вену лошадиную дозу миорелаксанта – лекарственного средства, понижающего тонус скелетной мускулатуры. Миорелаксанты расслабляют мышцы, в том числе и те, которые участвуют в акте дыхания, до полного обездвижения. Остановка дыхания, как известно, приводит к смерти.

Погудинский умер, а его жертва выжила – пролежала трое суток в реанимации, откуда ее перевели долечиваться во второе нейрохирургическое отделение.

Данилову о трагедии рассказал Агейкин. Утром, при сдаче дежурства.

– Что тут вчера творилось – ты не представляешь! Настоящие мавританские страсти...

Под конец рассказа в смотровую вошел Марк Карлович.

– Нет либидо без мортидо1, – заметил он. – Мороз по коже, честное слово. Я с Погудинским был знаком шапочно, но и предположить не мог, что он способен на такое. Мне он всегда казался совершенно адекватным...

– Берн2 писал, что ребенок в гневе способен кусать материнскую грудь до крови, – блеснул эрудицией Данилов, в студенческие годы увлекавшийся психоанализом. – В этом случае для удовлетворения мортидо используется тот же объект, что и для удовлетворения либидо, подобно тому, как мужчина убивает любимую женщину. А гнев бывает вызван обидой или лишением любви.

1 Мортидо – психоаналитический термин, означающий влечение к смерти. Зигмунд Фрейд писал: «Мы... пришли к необходимости различать два вида инстинктов: те, которые стремятся привести живые существа к смерти, и другие, сексуальные инстинкты, которые вечно стремятся к обновлению жизни и достигают этого». – Прим. автора.

2 Эрик Леннард Берн, настоящее имя: Леонард Бернштейн (1910–1970 гг.) – американский психолог и психиатр.

– Интересуетесь психоанализом? – уважительно поднял брови Марк Карлович.

– В прошлом, – ответил Данилов. – Но кое-что помню. Правда, сейчас уже сомневаюсь, что все в жизни можно списать на либидо и мортидо. Слишком уж просто тогда получается...

– А что такое «сложное», Владимир Александрович? Всего лишь совокупность случаев простого, не более...

– Мы на пятиминутку идем или нет? – напомнил Агейкин.

– Идем, конечно, – спохватился Марк Карлович.

Пока шли, он успел сказать Данилову:

– А знаете ли вы, что Берна на самом деле звали Леонардом Бернштейном? Он был тезкой...

– Главного дирижера Нью-Йоркского филармонического оркестра, – улыбнулся Данилов.

– Обожаю «Вестсайдскую историю»! Какой драйв! Какая экспрессия!

– Мне тоже нравится. – Данилов подумал о том, что история Ромео и Джульетты, имей она продолжение, вполне могла бы превратиться в фарс или в уже не романтическую, а брутальную трагедию.