Дэвид Лодж - Мир тесен

— А рядом с ним, наверное, его жена? — спрашивает Шерил.

— Тельма — совершенно нормальная женщина, только вот на стукачей у нее совсем нет чутья, — отвечает профессор Цапп. — Никто не может понять, как она терпит Говарда.

Привстав за стойкой, Шерил увидела, как Говард Рингбаум осторожно поднял за ручки пластиковый пакет, который угрожающе раздулся от вылившегося алкоголя.

— Может, попробовать отфильтровать? — спросил Говард Рингбаум. Стоило ему это произнести, как бутылочный осколок пропорол пластик, и струя виски низверглась на его замшевый ботинок. — Мать твою! — снова воскликнул Говард Рингбаум.

— Ну Говард!

— И вообще, что мы здесь делаем? — огрызнулся он. — Ты сказала, что здесь выход.

— Нет, Говард, это ты сказал, что здесь выход, а я просто с тобой согласилась.

— Они еще здесь? — тихо спросил профессор Цапп.

— Уже уходят, — ответила Шерил. Заметив, что пассажиры позади профессора Цаппа начинают проявлять беспокойство, она быстро закруглила разговор. — Вот ваш посадочный талон, профессор Цапп. Вам необходимо прийти в зал ожидания за полчаса до вылета. Ваш багаж уже в самолете. Приятного путешествия.

Вот таким образом Моррис Цапп через полчаса оказался рядом с Фульвией Морганой в самолете «Трайдент» авиакомпании «Бритиш эйруэйз», вылетающем в Милан. На выяснение того, что оба из академических кругов, много времени не понадобилось. Пока самолет выруливал на взлетную полосу, Моррис Цапп пристроил у себя на коленях книгу Филиппа Лоу о Хэзлитте, а Фульвия Моргана — сборник статей Альтуссера. Скосив глаза, оба полюбопытствовали, что читает сосед. Это было сродни масонскому рукопожатию. Их взгляды встретились.

— Моррис Цапп, университет штата Эйфория.

— А… Я слышала ваше выступление. В декабре прошлого года в Нью-Йорке.

— На конференции Ассоциации по изучению современного языка? Значит, вы не философ? — Он кивком указал на название «Ленин и философия».

— Нет, моя область — культурология. Фульвия Моргана, университет Падуи. Европейских ученых весьма интересует марксизм. Об американских этого не скажешь.

— Я думаю, Америку больше привлекает Фрейд, а не Маркс, Фульвия… Фульвия Моргана? Моррис быстро перебрал в памяти имена ученых дам. Кажется, ее имя встречается на титульных листах престижных литературоведческих журналов.

— А теперь Деррида, — сказала Фульвия Моргана. — Все в Чикаго — а я только что оттуда — читают Деррида. Америка помешалась на деконструктивизме. С чего бы это?

— Ну, я сам немного деконструктивист. В этом есть что-то волнующее, интеллектуальная игра на нервах. Будто рубишь сук, на котором сидишь.

— Вот именно! Но в этом столько нарциссизма! И никакой надежды.

— Что за конференция была в Чикаго? — Ее название — «Кризис знака».

— А-а-а… Меня приглашали, но я не смог приехать. Ну и как там было?

Фульвия Моргана пожала коричневыми бархатными плечами.

— Как обычно. Много скучных докладов. Посиделки в ресторане были веселее. — А кто там был?

— Спросите лучше, кого там не было. Герменевтики из Йеля. Специалисты по «Отклику читателя» из университета Джона Хопкинса. Местные аристотелевцы. И еще там был Артур Кингфишер.

— Неужели? Ему, наверное, годков уже немало.

— Он выступил — как вы это называете? — с программной речью. На открытии конференции.

— Ну и как она?

— Ниже всякой критики. Все хотели узнать, какую сторону он примет в отношении к деконструктивизму. За или против? Приведет ли посылки своих ранних структуралистских трудов к их логическим заключениям или же откажется от них и встанет на защиту традиционной филологии? — Фульвия Моргана говорила как по писаному — очевидно, цитировала наброски к сочиняемому ею отчету о конференции.

— Давайте я попробую угадать, — сказал Моррис.

— Напрасная трата времени, — возразила ему Фульвия Моргана, расстегивая привязной ремень и разглаживая на коленях свои бархатные бриджи. Тем временем самолет поднялся в воздух, чего Моррис даже не заметил. — Он сказал: с одной стороны — так, с другой стороны — эдак. И все вокруг да около. И все из пустого в порожнее. И ничего по существу. Он повторял то, о чем говорил и двадцать, и тридцать лет назад, только тогда это звучало интереснее. По правде сказать, мне просто стыдно за него стало. Несмотря на это ему устроили бурную овацию.

— Что ж, он все-таки величина. Или был ею, по крайней мере. Король среди литературоведов. Я думаю, для многих он воплощает собой наше академическое ремесло.