Дэвид Лодж - Мир тесен

Когда машина выезжает на последнюю прямую, он выходит на дорогу и машет ей рукой. Сделав рывок и разбрасывая из-под колес гравий, «мазерати» тормозит рядом с Моррисом. Тонированное стекло со стороны водителя резко опускается, и в проеме показывается повязанная шелковым шарфом голова Фульвии Морганы. Вид у нее удивленный.

— Моррис, это ты?! — восклицает она. — Что ты здесь делаешь? Тебя повсюду ищут!

Японский язык обходится без артиклей. Как без определенных, так и без неопределенных. Японская гостиница, в которой Перс снимает номер (поскольку он дешевле, чем в отеле европейского типа), тоже без многого обходится. Например, без стульев и кроватей. В комнате есть лишь циновка, подушка и низкий столик. Стены и двери из оклеенного бумагой дерева. Раздвижная дверь не запирается. Горничная приносит обед в комнату и, став на колени, подает его сидящему на подушке Персу Со всех сторон через стены раздается чавканье. В Японии во время трапезы принято чавкать — так дают понять, что еда нравится. Еще здесь есть общественные купальни, где люди, сидя на низких табуреточках, сначала намыливаются и споласкиваются, а потом погружаются в общую ванну, и лениво колышутся в клубах пара, упираясь головой в обложенные кафелем борта. Унитазы похожи на биде — прикрыты с одного конца и приподняты с другого; по бокам возвышения для ног. Мочиться в них легко, с другими делами — сложнее.

Перс ходит по Токио сам не свой, не понимая, то ли у него культурный шок, то ли сказывается разница во времени. Из Гонолулу он летел в Японию ночью, пересек демаркационную линию времени и потерял день своей жизни. Только что был вторник, пятнадцать минут двенадцатого, и через минуту уже среда, шестнадцать минут двенадцатого. В Токио он прилетел ночью, и она все никак не кончится. В городе жарко — жарче, чем в Гонолулу, и безветренно. Выйдя на улицу, Перс покрывается испариной и чувствует, как пот стекает из-под мышек и струится по всему его телу. Однако на японцев жара как будто не действует: они терпеливо ждут зеленого света на пешеходных переходах и так же спокойно и не жалуясь едут в битком набитых вагонах подземки.

В поисках Анжелики Перс исколесил Токио вдоль и поперек. Он наводил справки о конференциях в Британском Совете, в Информационном бюро США и в японском министерстве культуры. В это время конференции в Токио проводятся на самые разные темы — по кибернетике, рыбоводству, дзен-буддизму, экономическому прогнозированию, но ни одна из них не представляет интереса для Анжелики. Была надежда на съезд писателей-фантастов в Иокогаме, однако на поверку его состав оказался исключительно мужским и азиатским.

Чтобы заглушить разочарование, Перс решает побаловать себя бифштексом в одном из центральных ресторанов Токио — такая роскошь ему уже не по карману, но после нескольких бутылок пива совесть мучает его намного меньше. Потом он бродит по улицам Гинзы, пробираясь в толпе подгулявших японских бизнесменов, которые празднуют окончание рабочей недели. Ночь душная и влажная; неожиданно начинается дождь. Перс заскакивает в первый попавшийся бар, на вывеске которого написано «Паб», и, спустившись по лестнице, слышит эстрадную классику шестидесятых — Саймона и Гарфанкела. В его сторону поворачиваются дружелюбные скуластые лица. Он здесь единственный европеец. Официантка провожает его к столику, берет у него заказ и ставит перед ним блюдце с солеными орешками. В середине зала двое японцев в деловых костюмах поют по-английски в микрофон «Миссис Робинсон» — это удивляет и озадачивает Перса. Певцы заканчивают выступление, раскланиваются под аплодисменты публики и возвращаются за столики. И только тут до Перса доходит, что исполнители вполне сносно имитировали гитарный аккомпанемент, не имея в руках инструментов.

Официантка приносит Персу пиво в литровой бутылке, а также большой альбом со словами песен на разных языках; все песни пронумерованы. Она жестами приглашает его выбрать песню: ткнув пальцем наугад, он попадает в номер 77, «Эй, Джуд!», возвращает альбом и, откинувшись на стуле, ждет, когда ее исполнят двое певцов кабаре. Однако официантка с улыбкой трясет головой и опять сует ему в руки альбом. Потом она что-то кричит бармену и жестами просит Перса встать, непрестанно щебеча по-японски.

— Извините, я не понимаю, — говорит Перс. — Они не могут спеть «Эй, Джуд»? Ничего — пусть споют «Вечер трудного дня», — он указывает на песню под номером 78.