Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой

Несмотря на туманность, эта схема оказалась на редкость точной. Особенно та ее часть, где говорилось о том, чтобы я ни в коем случае не приближался к помойке, гаражам и «огоньку». Кто знает, что могло произойти, если бы не эти заботливые ремарки.

Проплутав около четверти часа, я очутился у нужного подъезда. Там, под нецензурной надписью, нетерпеливо топталась Мария Антоновна. В руке у нее мерцал электрический фонарик.

Я хотел вручить мадам Еписеевой цветы и конфеты, но она быстро сказала:

– Не сейчас.

Мы начали восхождение. Лифт не работал.

– Ребята балуются, – пояснила Маша. К счастью, восхождение завершилось на четвертом этаже.

Луч фонарика то и дело выхватывал из темноты зловещие надписи, в избытке украшавшие стены. Мне запомнилась одна:

Лёка, я тебя убью!

Я поежился. В кромешной тьме мы поднимались все выше и выше. Я уже начал было раскаиваться, что принял приглашение мадам Еписеевой и ввязался во всю эту авантюру, но внезапно впереди замерцал огонек.

– Арсений Кириллович, вы здесь? – позвала Мария Антоновна.

– Здесь! – гаркнул я.

– Идите на свет. Я дверь открыла.

Я последовал здравому совету. И не ошибся. Через минуту я уже стоял в тесной прихожей, половину которой занимал огромный черный мотоцикл.

– Вот здесь, значит, вы и живете, – сказал я только для того, чтобы не молчать, и стянул пальто.

– Здесь, – согласилась Маша и водрузила мое пальто на мотоциклетный рог.

Потоптавшись на месте, я сунулся было в ближайшую дверь с изображенным на ней черепом и костями.

– Не сюда! – поправила меня мадам Еписеева. – Это детская. А нам в залу…

Мы протиснулись по узкому коридорчику и проникли в другую комнату. В центре красовался огромный стол, уставленный всевозможными баночками, салатницами и тарелочками. Спиртного не было. (Ах, дурак, вместо конфет лучше бы вина купил!) Зато посередине стола высился стеклянный кувшин с непонятной желтой жидкостью.

– Я сама из облепихи гоню, – похвасталась Мария Антоновна, заметив мой растерянный взгляд.

– Сколько ж там градусов?

– А мне говорили, что вы не пьете…

– Ни капли, – пришлось согласиться мне.

Этот ответ почему-то взволновал Марию. Она тихонько вздохнула и благодарно улыбнулась:

– Я так и знала. Вы ж учитель. Я ведь с мужем именно из-за этого самого развелась. Из-за водки… Такой уж он был зверюга, что не приведи господь. Вылитый Володька.

Я с сомнением оглядел стены комнаты. Синтетический ковер, бра, часы… Так, постойте, а это что же такое? Над двуспальной кроватью, где Мария Антоновна, явно в одиночестве, проводила ночи, висел портрет симпатичного мужика в летной фуражке. На зверюгу – да и на Володьку – он похож не был. Мадам Еписеева уловила этот мой взгляд и с готовностью объяснила:

– Вы, наверное, думаете, что это и есть мой муж? Нет, этого я из журнала вырезала и отдала увеличить. А Володьке сказала, что это его папа. Был, мол, летчиком. Разбился на испытаниях. Насмерть. Даже могилы не осталось…

Видя мое недоумение, она пригласила:

– Ну, прошу к столу.

Я замешкался и вспомнил о цветах, которые все еще увядали у меня под мышкой.

– Куда бы их пристроить? Это вам, Мария Антоновна.

Она одарила меня странным взглядом и достала из буфета стеклянную вазочку.

– Мне так давно не дарили цветов, – пробормотала вдова летчика-испытателя и двинулась по направлению к кухне. – Я воды налью, а вы пока устраивайтесь.

Да, ради такого взгляда стоит иногда разориться на цветы. Даже на «японские хризантемы».

А где, кстати, сам хулиган Еписеев? Небось, хулиганит? Хорошенькое же будет дельце, если он обнаружит в собственной квартире собственного же классного руководителя. Представляю его рожу. Надо будет, кстати, поинтересоваться у Маши, где ее чадо. И выпить с ней на брудершафт – хотя бы и облепихи, – а то ни в какие ворота: все «Мария Антоновна» да «Арсений Кириллович».

Я плеснул желтоватой водицы в хрустальные стаканы и потянулся за огурчиком.

– Сама солила! – раздалось над моим плечом.

От неожиданности я отдернул руку.

– Да вы кушайте, кушайте, не стесняйтесь, – продолжала Мария Антоновна, – у меня тридцать банок насолено…

Хрустнув огурчиком, я поднял стакан с облепихой и предложил:

– Мария Антоновна, давайте-ка на «ты».

– Ой, – смутилась она, – да как же я вас называть-то буду?

– Очень просто, как все – Сеня…

Мы чокнулись, выпили кисловатого напитка, и я во второй раз ощутил прикосновение ее красных губ. Легкое дуновение на щеке, словно муха пробежала. Я на мгновение замер, но тут же очнулся и опасливо покосился на неплотно прикрытую дверь. А вдруг в прихожей притаился хулиган Еписеев? Самое время задать тревожащий меня вопрос.