Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ - Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

— Видишь вотъ эту улицу? — обратился къ нему Сандерсъ. — И вотъ эту улицу?.. Ты иди по этой, а мы по этой… И если ты еще къ намъ пристанешь — мы дадимъ тебѣ по хорошей зуботычинѣ.

Онъ захныкалъ, завертѣлся, заскакалъ, но мы мы были непреклонны. Отношенія были прерваны навсегда.

Я увѣренъ, что настоящимъ неаполитанцамъ никогда бы въ голову не пришло пойти на тарантеллу и «помпейскія позы». Все это создано для туристовъ и ими же поддерживается. Для нихъ же весь Неаполь принялъ обликъ какого-то громаднаго дома разврата.

Пусть иностранецъ попробуетъ пройтись въ сумерки по Неаполю. — Изъ-за каждаго угла, изъ каждой подворотни, буквально на каждомъ шагу къ нему подойдетъ гнуснаго вида незнакомецъ и тихо, но назойливо предложитъ «красивую синьору», «обольстительную синьорину» или даже рогаццину (дѣвочку).

Эти поставщики осаждали насъ, какъ мухи варенье.

— Что такое?

— Синьоры… берусь показать вамъ одну прекрасную даму. Познакомлю даже… тутъ сейчасъ за угломъ. Пойдемъ…

— Къ ней? Къ дамѣ? Явиться одѣтыми по дорожному — что вы! Это неудобно.

— Ничего! Я ручаюсь вамъ — можно.

— Ну, что вы… И потомъ неловко же являться въ чужой домъ, не будучи знакомыми.

— Пустяки! Съ ней нечего — хи-хи — церемониться.

— Ну, вамъ то ничего — вы, конечно, хорошо знакомы… По праву старой дружбы можете и безъ смокинга. А намъ неудобно.

— Но я вамъ ручаюсь…

— Милостивый государь! Мы знаемъ правила хорошаго тона и не хотимъ дѣлать безтактности. Мы увѣрены, что дама будетъ шокирована нашимъ безцеремоннымъ вторженіемъ. Она приметь насъ за сумасшедшихь.

Итальянскій кафе-концертъ — зрѣлище, полное интереса и разныхъ неожиданностей.

Дѣйствіе происходитъ больше въ публикѣ, чѣмъ на сценѣ. Весь залъ подпѣваетъ, притоптываетъ, вступаетъ съ пѣвицей въ разговоры, бѣшенно апплодируетъ или бѣшенно свищетъ.

Если пѣвица не нравится — пѣть ей не дадутъ. Понравится — измучаютъ повтореніями.

У всѣхъ душа нараспашку. Подстерегаютъ всякаго удобнаго случая, чтобы выкинуть колѣнце, посмѣяться или посмѣшить публику. Залъ набитъ порохомъ, взрывающимся отъ малѣйшей искры.

Всякаго вновь входящаго зрителя сидящая публика привѣтствуетъ единогласнымъ доброжелательными.

— А-а-а!!..

Привѣтствуемый, гордый всеобщимъ вниманіемъ, пробирается на свое мѣсто и черезъ минуту присоединяетъ уже свой голосъ къ новому привѣтствію:

— А-а-а!

Выходитъ на сцену толстая нѣмка… Беретъ нѣсколько хриплыхъ нотъ.

Музыкальная публика этого не переноситъ:

— Баста, баста!!

— Бассста!!!

Нѣмка, не смущаясь, тянетъ дальше.

И тогда громъ невѣроятныхъ по шуму и длительности апплодисментовъ обрушивается сверху, перекатывается и растетъ, какъ весенній громъ.

Пѣть невозможно. Виденъ только раскрытый ротъ, растерянные глаза. Забракованная пѣвица исчезаетъ подъ гомерическій свистъ.

Когда мы покупали билеты, передъ нами вынырнулъ Габріэль.

— A-а, синьоры идутъ сюда! Сейчасъ, сейчасъ! Кассиръ! Выдайте этимъ хорошимъ господамъ билеты… Они желаютъ имѣть билеты. Это мои знакомые господа — дайте имъ лучшіе билеты. Вотъ сдача! Вотъ билеты! красивые красные билетики! Я васъ тутъ подожду. Когда выйдете — поѣдемъ въ одно мѣстечко.

— Отстаньте, — сурово сказали мы. — Не смѣйте насъ дожидаться — мы все равно не поѣдемъ съ вами. Напрасно только потеряете время. И ни чентезима не получите и потеряете время.

— О, добрые господа! Зачѣмъ вы обижаете Габріэля? Онъ бѣдный человѣкъ и подождетъ васъ.

Конечно, когда мы черезъ три часа вышли — бѣдный человѣкъ ждалъ насъ.

— Пройдемся, господа, — сказалъ Крысаковъ. Прелестная ночь.

— Пожалуйте! — подкатилъ Габріэль. — Тутъ какъ-разь четыре мѣста. Я васъ ждалъ.

— Убирайся къ дьяволу! Мы тебѣ сказали, что ты не нуженъ? Отъѣзжай! Мы хотимъ идти пѣшкомъ…

Мы зашагали по озаренному луной тротуару, а Габріэль шагомъ потянулся за нами.

Узкія улицы, еще сохранившія въ каменныхъ стѣнахъ и мостовой теплоту солнца, накалившаго ихъ днемъ — нѣжились и дремали надъ луной… И вездѣ намъ приходилось шагать черезъ груды безпорядочно разметавшихся тѣлъ. Весь голодный, нищенскій Неаполь спитъ на улицахъ… это красиво и жутко. Будто весь городъ, всѣ дома вывернуты наизнанку.

Аршина два макаронъ днемъ и аршина два тротуарной плиты ночью — весь обиходъ оборваннаго гражданина прекрасной Италіи. Господь Богъ хорошо обезпечилъ этихъ бездѣльниковъ…

Странныя жуткія улицы.