Флэнн О'Брайен - Сага о саго, или Из-под почвы до верхушек деревьев

— Питательно ? Да что же все доктора на свете повторяют эту чушь — питательно ! А картошка питательна? Цель пищи — поддерживать жизнь людей, и удерживать их на родине. В самой Америке картошку почти не едят. Удивительно, как быстро ирландцы, перебравшись туда, забывают о своей родной еде.

— Вы мне напомнили, — вмешался Сарсфилд, — что Билли Колум забыл пообедать.

Элегантный автомобиль доктора уже подъезжал к великолепному входу в замок, всегда открытому навстречу гостям: его ворота подпирали камни и заросли папоротника.

— И вот мы в Сараваде, Кроуфорд. Слово «саравад» — гэльское и означает «уже скоро». Очаровательное имя, согласитесь. Дарит надежду на лучшие времена.

Леди огляделась вокруг и заметила:

— Сколько вокруг пустой, дурацкой болтовни — все языком мелют, все. Отчасти это можно списать на климат, но не только. Надеюсь, доктор, выпить у вас найдется?

Доктор вышел из машины и направился к дверям.

— Вот мы и приехали, мэм. Замок Саравад, дом несравненных пиров, где вечно струится источник Ипокрены.

Кроуфорд Макферсон не стала тратить времени и не восхитилась ни изящной старинной дверью, ни высокой прихожей, ни охотничьим оружием и звериными головами на стенах. Она решительно устремилась через гостиную вверх по лестнице, где раньше работал Билли, остальные шли за ней, будто бы это она была владелицей замка. Панели из тика, безукоризненные, полностью доделанные, блестели в вечернем свете, а посреди комнаты стояла табуретка, валялась пила и высилась груда мусора. Видно было, что здесь поработал плотник.

— Он как раз заканчивал, когда я спускался, — сказал доктор, постучав по куску стены. — Я ему немного помог, и он вроде выглядел тем же добрым малым, что обычно.

— Он был трезв? — спросила Макферсон.

— Трезв, как в тот день, когда появился на свет, ибо отродясь не прикасался к спиртному. Не то чтобы выпивка была против его правил, как и не против моих, просто ему нельзя пить из-за ревматизма. Видите ли, у него, бедняги, был врожденный ревматизм. Он мучился, но никогда не жаловался, никогда не падал духом.

— Он предавал свою боль в руки Господни, — набожно вставил Тим.

Макферсон яростно обвела взглядом комнату, затем всех собравшихся.

— Как мог калека быть плотником? — потребовала ответа она.

— Так доктор сам его лечил, — ответил Сарсфилд. — Он неплохо держался, мэм.

— Не смей называть меня мэм!

— Видите ли, Кроуфорд, — вмешался доктор, — его беда не в обычном воспалении мускулов и суставов, но в воспалении сухожилий. Недуг обезноживал его и лишал мужества, но с помощью уколов мне удавалось вновь поставить его на ноги — словно бы заново завести будильник. Будьте уверены, я всегда забочусь о своих работниках.

— Понятно. Мускулы у него были в порядке, но сухожилия постоянно страдали. Могу представить, оттого ему было только хуже. Он прежде когда-нибудь исчезал?

— Исчезать не исчезал, — дружелюбно ответил доктор. — Но видите ли, Кроуфорд, он работает, когда ему удобно, приходит и уходит. Понимаете, мы все здесь одна дружная семья. Билли Колум был в своем роде художником. Такого человека нельзя подгонять — если вы хотите, чтобы работа была сделана как следует.

— А скажите, доктор, эти ваши уколы не вызывали у него каких-нибудь приступов, не расстраивали его?

— Что вы, вовсе нет. Иногда он принимался петь, уколы позволяли ему чуть-чуть отвлечься. Помогали заснуть ночью и выспаться, а то у него было что-то вроде бессонницы.

— Но хоть ел он нормально?

— Боже милостивый, — вмешался Тим, — ел ? Да он обычно был так голоден, что съел бы тело собрата-христианина. Когда Билли был тут, он сметал со стола все подчистую. Дай ему ведро горячей-прегорячей ирландской похлебки — картошка, лук и хороший кусок мяса, — и он готов чуть не ковшом ее хлебать, как одержимый.

Макферсон уставилась на него.

— Вы хотите сказать, молодой человек, он был склонен к обжорству? Доктор, мы можем пройти в ваши комнаты, только мы вдвоем?

— С удовольствием, Кроуфорд.

Когда их хозяева вышли, Тим и Сарсфилд печально поглядели друг на друга. Для этой женщины люди всех классов были равны. Она так же повелевала доктором, как и ими, была с ним столь же безапелляционна и очевидно полагала, что благодаря деньгам ее мужа правил для нее не существует.

— Эта старая баба, — проговорил Сарсфилд, — действует мне на нервы.

— Вот так-то, друг, — ответил Тим. — Но ведь тут она в первый и, возможно, в последний раз. А мне с ней жить день и ночь, и она может остаться в Погмахоне на годы — на годы, понимаешь! Скажи теперь, хотел бы ты поменяться со мной местами?