Михаил Заборский - Вокруг крючка

— День поудишь, да на полсотни рыбы подкупишь! — в тон ему, нарочито окая, ответил за всех Игорь Петрович и комически развел руками. — Вот втравили меня друзья в поездочку!

— Она, брат, пуще неволи, охота-то! — улыбнулся старик. — Ну-ка, племяш, поднажми. Ныне время дорогое. Сезон!

— Мда-а! — неопределенно промычал Игорь Петрович, наблюдая, как гребец сильными четкими бросками уводит лодку, искусно лавируя между густыми зарослями рдестов.

До возвращения на берег мы больше не услышали от нашего психолога ни единого слова. В ту же ночь Игорь Петрович сел на катер и, заявив, что сыт по горло рыболовными впечатлениями, уехал.

Прошло три дня. На четвертые сутки он внезапно вернулся и выгрузил на берег зеленый распухший рюкзак. А спустя десять минут демонстрировал большую новую сеть — «путанку».

Казалось, нельзя было больше оскорбить нас в самых лучших чувствах. С понятной яростью мы не выдержали и набросились на него, перебивая друг друга:

— Вы что — промышленник? Зачем вам сеть? А где разрешение? Браконьер! Хапуга!!

Но Игорь Петрович уклонился от прямого ответа, как всегда, отделываясь колкостями.

Даже не отдохнув с дороги, он пошушукался с вихрастым Колькой, тринадцатилетним сыном бакенщика, страстным любителем острых ощущений, и вскоре вместе с ним выехал на старом, давно просившем ремонта ялике.

На море крепчал ветерок. Игорь Петрович заметно торопился. Он даже не вычерпал из лодки всю воду, не снял с сети пломбы, не обрезал упаковочной веревки, хитро пропущенной через подбор сети.

Мы-то знали, как сложна ловля этой большой промысловой сеткой. Ее рыбачье название — «путанка» — часто звучит двусмысленно для начинающего. Попробуйте-ка, особенно в ветер, управиться с нагромождением тонкого капронового полотна, липнущего к малейшему зазору в лодке, цепляющегося за каждую пуговицу. Разберитесь со строгой последовательностью в жестких узелках «режи», глиняных колбасках грузов, разбухших берестяных поплавках, то и дело проскакивающих в неположенные ячеи.

Знали мы и другое: Игорь Петрович о ловле сетью не имел ни малейшего представления — и, что скрывать, с несколько злорадным интересом решили подождать его возвращения.

А ветер, как нарочно, усиливался. И уже кое-где по внезапно потемневшему морю начали перекатываться белые озорные «барашки».

Бакенщик еще с утра ушел в деревню к жене, оставив на сына свое скромное хозяйство. Мы забрались в его опустевшую избушку, поглядывали в крохотное оконце и в голос поругивали погоду.

Наконец вдали показалась лодка. С трудом она продвигалась навстречу волнам. А на воде уже бушевал форменный шторм.

— Смотри, он идет на одном весле! — не своим голосом закричал приятель.

И верно — лодка шла на одном весле. Это уже вызывало настоящую тревогу. Полусогнувшись, Игорь Петрович боролся с разъяренной стихией. Над бортом лодки темным шаром металась Колькина голова.

«А вдруг вывернет ялик боком к волне?» — подумал я и, встретившись с глазами приятеля, прочел в них ту же мысль.

А движения гребца становились тем медленнее, чем сильнее возрастали порывы ветра. Наконец ялик, точно в раздумье, остановился, и вдруг его понесло обратно на простор обезумевшего моря. Медлить было нельзя.

На устойчивой, добротной лодке бакенщика в четыре весла мы быстро настигли терпевших бедствие и взяли их на буксир. Пожалуй, мы подоспели в самое время. Колька ревел с перепугу таким густым басом, который никак не вязался с его худеньким щуплым видом. Игорь Петрович, окончательно выбившийся из сил, сполз на дно лодки и вяло шевелил длинными ногами, точно осьминог, извлеченный из морских глубин. Выпучив глаза, он то и дело моргал, облизывая языком сильно рассеченную верхнюю губу.

Стоило поглядеть, что за хаос царил в их полузалитой водой посудине! Одно весло было переломлено. Другое едва держалось между расшатанными деревянными колышками, заменявшими уключину. Пустое железное ведро с грохотом перекатывалось от борта к борту. В носу то и дело лязгал обрывок цепи. А виновница злоключений — сеть — беспорядочно громоздилась на дне лодки. Один ее конец, свернувшийся толстым жгутом, уходил под лавку, напоминая притаившегося гигантского удава. Другой представлял из себя сплошную груду самых замысловатых узлов, каждый из которых, наверно, заставил бы лопнуть от зависти легендарного Гордия.