Александр Покровский - Бегемот

чтоб выяснить, какие нужны:

на две конфорки или на четыре.

И таким людям, с частично утраченным самосознанием,

мы доставали других людей,

с непрестанно угасающей самооценкой,

которые к тому же обладали гипнотическим влиянием на весь Владивостокский порт,

и Бегемоту звонили ночью,

но было плохо слышно,

а потому он тоже звонил и в конце концов дозвонился до того ненормального Владивостока и спросил, чего они хотели у него спросить, и оказалось, что они спрашивали: «А наши проценты будут?» — на что Бегемот защебетал в трубку таким воробушком, как будто пришла весна и отовсюду просо подвезли:

— Ка-неч-но-же-бу-дут! — положил трубку и расхохотался дьявольским смехом, но это нам все равно не помогло, потому что тот, кому это предназначалось, кинулся в прорубь и при встрече с водой лишился ума.

Ума нет — считай, калека.

И никто не виноват.

Вот.

И проценты погибли.

Бегемот потом звонил во Владивосток и говорил: «Человек сошел с ума, так что не рассчитывайте», — а там и не рассчитывали, потому что там тоже чего-то случилось, и те люди, с которыми он договаривался, куда-то подевались, и теперь там другие люди, полные грандиозных надежд.

С армянами нас многое связывает.

И не потому, что у нас нос, крупные губы, уши и глаза-вылупосики.

А потому что все свои идеи мы сперва испытываем на них.

Вот, к примеру, возникает какая-нибудь очередная странная, но великолепная идея, и я сразу говорю Бегемоту волшебное слово: «Армяне!» — и он, выделив в непомерных количествах муцины — эти замечательные и вместе с тем очень слизистые вещества из группы гликопротеинов, образующие вязкость слюны, — звонит дяде Боре в Ереван (потому что для нас слово «армяне» рождает в душе нечто детское, мягкое, как уши гиппопотама, как будто кто-то крикнул: «Цирк!» или «Клоуны приехали!»).

А дядя Боря в Ереване до сих пор самый главный человек — он пошлет кого надо и проверит где следует: нужна ли армянам эта идея, и если нужна, то в нашу сторону немедленно выедет кто-нибудь, точно так, как это было в случае с «Нисанами», с которых, собственно, и начались наши отношения.

Как-то армянам потребовались машины «Нисан-Патруль», и они позвонили Бегемоту:

— Скажи, это не вы случайно продаете «Нисан-Патруль»?

Конечно же,

Бегемот сразу стал продавать «Нисан-Патруль».

В те минуты у него было такое выражение лица,

что неприлично было бы даже предположить,

что он не продает «Нисан-Патруль»,

потому что верхняя часть оного у него выражала скорбь,

а нижняя — удаль.

И головой он встряхивал так,

что кудри летели в разные стороны,

как будто он пианист на последнем издыхании и играет «Кипящее море» Грига.

И Бегемот, прихватив меня для четного количества, немедленно помчался в то место, где ему уже три недели подряд предлагали «Нисаны» с патрулями — надоедали, плакали, просили, чтоб он непременно звонил.

Это место называлось «Русский национальный центр», и там обитали русские националисты, то есть люди, которые далеко не чужды были идеи соборности и духовности.

Я давно пытаюсь выяснить у кого-нибудь, что же такое «соборность» и «духовность».

И чем, например, «соборность» отличается от «шалашовности», а «духовность» от «духовитости».

Но у меня ни черта не выходит.

Все говорят: «Соборность — это...» — и глаза закатывают, точно в тот самый момент получили шпиль в задницу.

И теперь, когда я слышу о «соборности», мне сейчас же хочется выкрикнуть петушиное слово «рококо» и объявить во всеуслышанье, что мне известны пути повышения «фалловитости».

Но ближе к русскому национализму как к явлению.

Беглого взгляда на этих людей было достаточно, чтоб понять, что в прошлой жизни все они были аскаридами, а их предводитель в бесконечной цепи превращений только что миновал стадию — свиной цепень.

Было в них что-то сосущее, какой-то сердечный трепет, колотье и пот в перстах, словом, присутствовало некоторое «весеннее возмездие» (эротический термин), когда речь заходила о способах расчетов с посредниками.

А посредниками в этом деле были все, кроме армян, и русские националисты, и мы с Бегемотом, и все хотели ухватить кусок, по возможности более могучий, раз уж возникла тема: «Нисан-Патруль».

Как раз тогда-то и появилось это мерзкое слово — «тема». Например, «тема: „Нисан-Патруль“ или „тема: березовые обрубки“.

«Мы финнам — березовые обрубки, а они нам…» — и так до бесконечности. И теперь, когда я слышу слово «тема», я начинаю давиться, хохотать, вскрикиваю только: «Березовые обрубки! Березовые обрубки!…»