Ирадж Пезешк-зод - Дядюшка Наполеон

— Но если этот дядюшкин план действительно существует и, когда он поправится…

— Короче; если брак состоится, ты покончишь счеты с жизнью. Знаю. Похоже, что план действительно существует, так как нотариус приходил.

— Что? К дядюшке приходил нотариус?

— Правда, по другому делу. Вчера вечером, как раз когда тебе было совсем плохо, позвали нотариуса. Нотариуса и муллу Сеид-Абулькасема… У дядюшки, оставались пять тысяч туманов сбережений Маш-Касема. Вместо них он отдал Маш-Касему какой-то забытый богом пустырь, — тут в пригороде, — гектаров пять, не больше, — которому грош цена. Маш-Касем приходил вчера — точно кабан раненый; тут-то я все и понял. Он, бедняга, страшно расстроился, но боялся противоречить дядюшке, как бы тому хуже не стало, потому и согласился. Ну, а затем…

— Дядя Асадолла; раз нотариус приходил, почему же они не оформили брак Лейли и Пури?

Асадолла-мирза некоторое время молчал. Я не сводил с него глаз. Наконец он пробормотал;

— Ну, и с этим тоже все.

И положил свою руку поверх моей.

Не знаю, сколько времени я оставался в оцепенении. Голова моя была в каком-то тумане. Его слова, как звук заевшей граммофонной пластинки, все время отдавались у меня в ушах, хотя я не понимал как следует, что они значат.

Много раз потом я мысленно возвращался к этим минутам, пока не смог восстановить в памяти все подробности.

Асадолла-мирза описал мне, как накануне вечером дядюшка призвал к себе Лейли, Пури и дядю Полковника и сначала произнес перед ними взволнованную и горестную речь, а потом потребовал выполнить его последнюю просьбу. В результате в тот же вечер Лейли и Пури официально стали мужем и женой.

Но сколько я ни собирал разрозненные детали нашего разговора, мне не удавалось воссоздать из них свои собственные ощущения. Единственное, что запечатлелось в моем мозгу, были стрелки часов, старинных фамильных часов, стоявших на камине рядом с фотографией Абдолькадера Багдади. Они показывали без четверти три. Эти часы напомнили мне, что тринадцатого мордада тоже без четверти три началась моя любовь.

В тот же вечер горячка вернулась ко мне, но на этот раз несколько дней температура была такой высокой, что я почти ничего не сознавал. Даже сгоны, слезы и причитания всего семейства по поводу дядюшкиной кончины, последовавшей к концу дня, не оставили ясных воспоминаний о себе.

На третий день болезни меня, по настоянию Асадолла-мирзы, перевезли в больницу. Никто не мог определить, что со мной. Доктор Насер оль-Хокама по-прежнему настаивал, что это тиф, больничные врачи отвергали его диагноз, хотя никакого другого тоже не предлагали. Больше всех обо мне заботился Асадолла-мирза. Потом я узнал, что, когда меня должны были выписать, он уговорил дядюшкину вдову уехать с детьми в Исфахан, к ее брату, а поскольку его самого правительство посылало в Бейрут, то он упросил отца, чтобы мне разрешили отправиться вместе с ним и после выздоровления продолжать там образование. Стояло лето, когда мы с Асадолла-мирзой отбыли в Ливан. Я прожил там до конца войны, а затем перебрался оттуда во Францию. Лишь после долгого отсутствия я вернулся в Тегеран, все еще не избавившись от бремени моей несчастной любви.

Моя любовная история подошла к концу, но, возможно, мне следует вкратце упомянуть о членах нашей семьи и героях этого повествования.

Как я впоследствии узнал, Лейли перенесла разочарование гораздо легче, чем я. Конечно, ее супружеская жизнь с Пури началась много позднее, — видно, лечение доктора Насера оль-Хокама было замедленного действия. Во всяком случае, когда я вернулся, у них было трое дочерей, которые, к счастью для репутации Пури, были точными копиями его самого. Вместе с дядей Полковником, так и ушедшим в отставку в чине майора, они все еще жили на старом месте и были последними обитателями нашего сада.

Из остальных героев я прежде всего, упомяну тех, кто в итоге оказались самыми богатыми — Практикана Гиясабади и Гамар. Практикан весьма разумно и ловко объединил наследственные земли Гамар и понемногу превратился в состоятельного человека. Через несколько лет после моего возвращения из Европы он послал своих детей учиться в Америку, а поскольку Гамар не могла переносить разлуку с ними, то после кончины Азиз ос-Салтане супруги также отбыли в Америку и теперь обитают в Калифорнии.

Дустали-хан, похоронив Азиз ос-Салтане, женился еще раз, и, как я слышал, новая жена устроила ему такую жизнь, что он тысячу раз на дню вспоминает покойную Азиз.