Михаил Крюков - Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы

– Тимоха!

Примчался механ, вылупился на распростёртого Клюкова, отвалил челюсть и завис. Палыч вывел его из ступора подзатыльником, отвёл в сторону.

– Тимоха, лезь в «Урал». Там осталась нога Клюкова, возьмёшь её, ботинок и штанину снимешь, родишь чистого снега – вот с этой горки, дальше не лезь. У тебя две РШГ лежат в десанте, снимешь с них целлофан. В один замотаешь ногу, вложишь в другой, а промежуток забьёшь снегом. Если лётчики быстро прилетят, может, ещё и пришьют. Понял?

Тимченко умчался, Палыч, превозмогая тошноту и мотая головой, помогал Доку. Начмед что-то плёл, но пчелы, свившие улей в черепной коробке и отчаянно гудевшие, мешали его слушать.

– Слушай, Док, сустав у него цел тазобедренный?

– Да вроде…

– А яйца?

– Там всё всмятку, Палыч. Мягкие ткани все в лоскуты. Как он жив-то ещё, не пойму. Я вот помню…

– Слышь, Димон, а ногу ему можно пришить? Я сказал, чтоб её в снег замотали. Ну, я читал где-то, что так можно сохранить оторванную часть…

– Не знаю… вряд ли. Судя по всему, ему с бедра вынесло кусок, я из-под бушлата две горсти обломков выгреб… Хотя можно вставить штырь металлический, а кожу и мышцы со спины вырезать… Ты сам-то как? Ого, у тебя кровь из уха…

Доктор опять затрепал языком, видно ему необходимо было говорить, чтобы отвлечь себя от страшной работы.

Опять заморосило. Клюкова бережно перетащили в БТР, накрыли одеялами. Док с трудом нашёл у бойца вену, воткнул иглу, подвесил под броневой потолок какой-то пакет.

Снаружи забарабанили:

– Палыч!

– Чё…?

– Не «чё», а «я»… вылезай.

У БТРа стоял Омич.

– Как боец?

– Жив пока…

Я с Ханкалой связался. Двигаться нам нельзя, и вертушка придёт только утром. Темно уже и погоды нет… – комбат выругался. – Расставь бэтээры по периметру охранения и иди к бойцу. Продержи мне его до рассвета, слышишь, Палыч? Тебя солдаты слушаются, вот и прикажи ему, чтобы не умирал…

– До рассвета… Ногу не пришьют, поздно будет.

– Какую ногу?– не понял Шувалов. Палыч рассказал ему про ногу.

– Ничё… Снег чаще меняйте. Бывают исключения, – обнадёжил комбат, и, развернувшись, ушёл в темноту.

23:05, 04 марта 2001. Палыч полез в десант. Клюков очухался, застонал, разлепил глаза.

– Товарищ капитан… Товарищи капитаны… где я?

– В БТРе ты, Клюков. Спи давай, чего проснулся?

– Я подорвался, да?

– С чего ты взял…

Клюков с трудом сглотнул, хотел кашлянуть, но не смог.

– Я знаю, подорвался… Сильно?

– Зацепило маленько… Меня самого тряхнуло, голова гудит. Жить будешь. Не истери мне тут.

– Не, я нормально… Я только вот одного не пойму, товарищ капитан…

Клюков зажмурился, из глаз ручьями потекли слёзы – «промедол отпускает», – догадался Палыч.

– Почему я, товарищ капитан? Ну почему я? Столько народу, командировка, считай, к концу подходит и все целы, почему я-то? Губы водителя задрожали, в глазах вспыхнуло отчаянье, всё сейчас сорвётся, понял Палыч. Ему жалко, невообразимо жалко было Клюкова, но он понимал: пожалей сейчас бойца – и тот зарыдает, забьётся, замечется, выдерет сломанными руками капельницу, разорвёт бинты. Надпочечники выплеснут в кровеносное русло адреналин, повысится давление, сердце закачает-погонит и без того скудные остатки крови из сочащихся ран. Жалость поставит их на один уровень, а Клюкову сейчас нужен командир. Он должен чувствовать рядом силу, бояться и слушаться её, не позволять себе расслабиться. Палыч поймал мутный взгляд Клюкова, спокойно и зло сказал:

– Ты охренел, мартышка? Ты что, хотел, чтобы Тимоха подорвался или я? Тебе легче было бы, воин?

– Да нет, я не в том…

– Вот и помалкивай лежи, силы береги. И вообще ты у нас везунчик, лежишь тут живой, болтаешь всякую хренотень. Починят – плясать будешь. Нам ещё два месяца корячиться, а ты сейчас домой улетишь, к подруге, она тебе, герою, плюшки будет в госпиталь таскать…

– Подруга… – Клюков вылупил глаза. – Товарищ капитан, а у меня… ТАМ… цело всё?

– Ясен пень, – соврал Палыч, поняв, что с подругой допустил осечку, – ты вон на доктора так возбудился, что ему пришлось твоё полено к ноге примотать. Ты, может, у нас нетрадиционный, а, солдат?

Клюков попытался улыбнуться, его перекосило.

–Тебе больно, воин?– встрял доктор. Палыч зыркнул на него, сильно пихнул локтём в бок. Не хватало ещё, чтоб солдат сконцентрировался на своих ощущениях.

– Больно…

– Док, нахрена ты спросил?– зашипел Палыч. Коли теперь промедол.

– Нельзя, и так уже шесть тюбиков.