Михаил Козырев - Пятое приключение Гулливера

Старик не был одинок. Почти все подмостки заняты были людьми, с увлечением предававшимися тому же занятию. Некоторые раздевались, некоторые пробовали крепость розог, заготовленных в большом количестве и лежавших в наполненных водой ямах. Полицейский спокойно прохаживался меж помостов, казалось, не обращая внимания на странное занятие этих людей, не помогая им, но и не останавливая.

Я предположил было, что вижу последователей секты самоистязателей, каких мне нередко приходилось встречать на Востоке. Но те наносили себе удары во время религиозных процессий, под звуки валторн и бубнов, у тех были возбужденные фанатизмом лица, те не замечали боли — а эти делают свое дело методически, словно выбивают ковры, у них перекошенные от боли лица и нет-нет прорвется сдавленный стон.

— Что делают эти люди? — спросил я.

— Это преступники, приговоренные к наказанию розгами.

— Они… сами…

Полицейский с удивлением посмотрел на меня.

— А кто же? Ведь палачу надо платить, а так и лучше и дешевле.

Дешевизну этого способа у меня не было оснований оспаривать, но я не мог не выразить сомнения в его надежности.

— Ведь они могут хлопать лозой по помосту, — сказал я.

Вместо ответа спутник мой показал на окровавленные спины.

Я собирался было попросить более обстоятельных объяснений, но другое, превосходящее всякую вероятность зрелище отвлекло меня.

Высокий и худощавый длиннобородый мужчина, взойдя на площадку с установленной на ней в виде глаголя виселицей, гортанным голосом прочел какую-то длинную бумагу, деловито прикрепил ее к подножию виселицы, поднялся по лесенке и всунул голову в заранее приготовленную петлю.

Будучи не в силах вынести это отвратительное зрелище, я отвернулся. Но любопытство скоро превозмогло: пройдя шагов пять, я оглянулся назад и увидел покачивающийся наподобие маятника труп с длинной бородой, развевающейся по ветру.

Тем временем процессия наша подошла к дворцу.

Несколько подобных же групп уже стояло перед балконом, ступеней на десять возвышавшимся над площадью. На балконе за большим, заваленным толстыми фолиантами столом восседал император, недостаточно внушительная наружность которого возмещалась пышностью одежды. На нем был шитый золотом плащ, напоминавший одежды греческих священников, голову украшало нечто вроде папской тиары с золотым на ней крестом. Концы креста, украшавшего тиару императора, были согнуты вправо, словно какой-то изувер пытался сломать его. Такие же кресты были на груди восседавшего несколько ниже императора длинноносого судьи, на рукавах солдат и на касках полицейских.

— Король сам принимает просителей? — удивился я.

— Да, — ответил полицейский, — только император может оказать этим людям свое милостивое правосудие.

Просители подходили к ступенькам трона и, низко склонив головы, быстро и коротко излагали суть дела. Чиновник раскрывал книгу законов и показывал номер статьи. Король в знак согласия наклонял голову, а находившийся тут же глашатай громко объявлял приговор. Просители кланялись еще раз и отходили в сторону.

— Император оправдал их? — спросил я.

— Нет, — ответил полицейский и, заметив мое недоумение, пояснил — Кого он может оправдать? Невинного. Но зачем невинный придет сюда? Только виновные обращаются к милосердию императора.

— Император простил их? — не унимался я.

— У нас никто не просит прощения. Лишь изредка сознание тяжести вины заставляет преступника просить об усилении наказания, и то он может сделать это лишь стоя на эшафоте.

Я исполнился уважения к жителям этой страны. Мне все нравилось — и король, самолично судивший своих подданных, и простота судопроизводства, и забота преступников о том, чтобы наказание соответствовало степени их виновности, и, наконец, добровольное выполнение приговоров суда.

— Ваша страна по праву называется лучшей из стран мира, — сказал я.

Полицейский с гордостью принял эту похвалу.

Подошла моя очередь. Я тоже низко склонил голову, но, не зная за собой вины, не произнес ни слова. На помощь мне пришел полицейский, устами которого я сказал приблизительно следующее:

— Великий и всемогущий император. Спаситель человечества, повелитель всех народов, населяющих мир, князь света, наследник солнца, властитель звезд и луны, охранитель всех тварей, царь животных, рыб и плодов. Я, чужестранец, недостойный лицезреть все величие вашей священной персоны, совершил чудовищное преступление, перейдя без милостивого вашего разрешения границу ваших владений. Сознавая всю тяжесть совершенного мною преступления и гонимый укорами совести, я прошу ваше величество назначить мне высшее из наказаний, чтобы я впредь не смог нарушать установленных вами законов.