Джером Джером - Досужие размышления досужего человека

Бедные Том и Мэгги Талливер напомнили мне фразу Джордж Элиот по поводу меланхолии: где-то, не помню, где именно, автор говорит о «грусти летнего вечера». Какие точные слова! Это наблюдение, подобно всему остальному, что вышло из-под ее пера, удивительно верно. Кто не испытывал печального очарования долгих летних закатов! В это время мир принадлежит Меланхолии, задумчивой деве с бездонным взглядом, избегающей яркого света дня. Она тихонько появляется из чащи, не прежде чем «меркнет свет, летит к лесной опушке ворон». Ее дворец в стране сумрака, там она и встречает нас у туманных ворот и, взяв за руку, ведет по своим тайным владениям. Ее облик невидим для наших глаз, но слух, кажется, улавливает шелест ее крыльев.

Даже в неустанной сутолоке города ее дух посещает нас. По каждой длинной, унылой улице бродит некая мрачная тень; темная река бесшумным призраком втекает под черные арки, точно прячет в мутных водах какой-то секрет.

В этой безмолвной стране, когда деревья и изгороди высятся размытыми силуэтами на фоне опускающейся ночи, когда крылья летучих мышей щекочут наши лица и где-то вдали раздается заунывный плач коростеля, колдовские чары глубже проникают в наши сердца. В такой час нам чудится, будто мы стоим у невидимого смертного одра, и в колышущейся листве вязов слышится последний вздох умирающего дня.

Повсюду царит торжественная печаль, мир погружен в глубокий покой. В этом свете насущные заботы дня кажутся мелкими и пошлыми, а хлеб с маслом, и даже поцелуи, не единственным, ради чего стоит жить. Мысли, невыразимые словами и лишь слышимые внутренним слухом, заполняют нас, и, стоя в тишине под темнеющим куполом неба, мы чувствуем, что способны на большее, чем каждодневная суета. Когда завеса сумрака скрывает мир, он предстает перед нами не грязной мастерской, а величественным храмом, местом поклонения, где иногда протянутая в слепом поиске рука нащупывает Бога.

© Перевод О. Василенко

Надо же, я сел за письменный стол с твердым намерением написать нечто умное и оригинальное, но совершенно не в силах придумать хоть что-нибудь умное и оригинальное, по крайней мере сию секунду. Единственное, что занимает мои мысли, — это тощий карман. Видимо, из-за привычки держать руки в карманах — за исключением тех случаев, когда поблизости обретаются мои сестры, кузины или тетушки. Они поднимают ужасный шум и так красноречиво меня увещевают, что я вынужден сдаться и поднять руки — вынуть их из карманов, я имею в виду. Дамы дружно твердят, что это неприлично. Хоть убейте, не могу взять в толк почему. Я могу понять, что неприлично засовывать руки в чужие карманы (и еще хуже, когда кто-то сует руки в мои), но объясните же мне, блюстители пристойности и благообразия, почему засовывание рук в собственные карманы неприлично для приличного человека? Впрочем, возможно, вы правы. Теперь я припоминаю, как зверски рычат некоторые, занимаясь этим, в основном джентльмены преклонных лет. Мы, молодые, чувствуем себя неловко, пока не засунем руки в карманы. Мы ерзаем, не находим себе места и выглядим как пародист, который вышел на сцену, забыв свой цилиндр (если такое можно вообразить). Однако позвольте нам сунуть руки в карманы брюк и обнаружить в правом несколько монет, а в левом — связку ключей, и мы готовы к чему угодно, даже к встрече со служительницей почтамта.

А вот если в карманах пусто, то непонятно, чем занять руки. Давным-давно бывали времена, когда весь мой капитал равнялся одной серебряной монетке, и я безрассудно тратил его двенадцатую часть только ради того, чтобы в кармане позвякивали полученные на сдачу медяки: с одиннадцатью пенсами чувствуешь себя гораздо богаче, чем с одним шиллингом. Будь я одним из тех заносчивых юношей без гроша за душой, над которыми мы, люди высшего сословия, так любим посмеяться, я бы разменял те пенни на два полпенса каждый.

О жизни без гроша в кармане я могу говорить со знанием дела: я был провинциальным актером. А если требуются дальнейшие доказательства, что маловероятно, могу добавить, что я также «сотрудничал с прессой». Я жил на пятнадцать шиллингов в неделю. Приходилось жить и на десять шиллингов в неделю, взяв в долг недостающие пять; а однажды я жил две недели на улице.

Стесненные обстоятельства позволяют совершить поразительные открытия в ведении домашнего хозяйства. Если хотите узнать истинную ценность денег, поживите на пятнадцать шиллингов в неделю и посмотрите, сколько вы сможете выделить на одежду и развлечения. Вы обнаружите, что стоит потратить время, дожидаясь самой мелкой сдачи; что лучше пройти милю пешком ради сэкономленного пенса; что кружка пива — это роскошь, доступная лишь изредка, а воротничок можно не менять четыре дня подряд.