Дорин Тови - Кошки в мае

Важно то, что тут лежит наглядное объяснение причины причин, почему на нас валятся всякие неприятности. Слева от меня бабушка, с которой я со дня рождения жила на грани катастрофы. Справа от меня Чарльз, с которым я со дня свадьбы продолжаю жить на той же грани.

У них много общего — у бабушки и у Чарльза, в том числе страсть ко всяким приспособлениям, инструментам и приборчикам, либо бесполезным, либо (в руках у них) преподносящим всякие сюрпризы. Естественно, последнее к другим людям не относится. Взять хотя бы электродрель — согласно рекламе такую простую, что с ней может работать и ребенок. Когда Чарльз привез ее домой, он туг же насадил шлифовальное приспособление, чтобы отчистить старинный медный чайник, который я как раз тогда купила в лавке старьевщика. В упоении он не только прошлифовал дыру в дне чайника, но и ярко вызеленил медной пылью ванну и унитаз — ванную для этой работы он выбрал потому, что, по его словам, штепсель там расположен наиболее удобно. А пыль, увы, въелась, и по сей день наш унитаз щеголяет изумрудными пятнами. Когда он насадил мешалку для краски, то мешал краску так долго, что она вся выплеснулась наружу своего рода кольцевыми цунами, и Соломон, околачивавшийся рядом в надежде, что мы готовим что-то съедобное, на долгое время стал единственным силпойнтом с голубыми ушами.

Когда Чарльз воспользовался дрелью без всяких приспособлений, чтобы просверлить пару отверстий под выключатель в прихожей, он с задачей справился. К сожалению, он выбрал выключатель, который (по словам старика Адамса) в самый раз сгодился бы для электростанции в Бэттерси, и привинтил его дюймовыми винтиками. В результате через два дня выключатель остался в чьей-то руке, и следующие полгода, поскольку Чарльз наотрез отказался заменить выключатель на другой, поменьше, а купить винты подлиннее постоянно забывал, эта махина с двумя толстенными проводами возлежала в прихожей на столике, готовая служить всем, кому требовалось подняться по лестнице.

Как-то вечером тетушка Этель, нащупывая выключатель, упавший за столик, подняла вместо него дохлую мышку (дар Шебы) и сказала, что не способна понять, как я это терплю. Ответ был прост: именно так я жила с бабушкой. Вплоть до приспособлений, которые неизменно что-нибудь выкидывали. Вплоть до краски — бабушка как-то покрасила стулья и наложила второй слой краски, пока первый еще не просох, так что в ближайшие недели гость, неосторожно воспользовавшийся одним из этих стульев, вставал с него под звук чего-то, отрывающегося от чего-то. Даже вплоть до мышей.

У бабушки одно время был кот Макдональд, которого однажды укусила мышь! Хотите верьте, хотите нет, говаривала бабушка, но она своими глазами видела, как мышь мертвой хваткой вцепилась Макдональду в губу, а он отчаянно пытался отодрать ее — лапой прижимал ей хвост, а голову тянул вверх, точно жираф, и бедная мышь растягивалась, будто резиновая. В результате этого случая у Макдональда развился мышиный комплекс. Теперь, поймав мышь, он ее не съедал, а укладывал в ряд с предыдущими своими жертвами на самых видных местах и злорадно их созерцал. В те дни гостям, приглашенным к нам на чай, требовались крепкие желудки: на ковре совсем рядом лежал десяток мышей, а возле гордо восседал кот наподобие художника, рисующего картины на тротуаре. Но бабушка не позволяла отбирать их у него. Это может травмировать его подсознание, утверждала она. Так он возвращает себе чувство собственного достоинства, пострадавшее от мышиного укуса. А если кому-то это не нравится, отвечала она на наши возражения, так их никто не просит смотреть.

Мы бы вскоре остались совсем без знакомых, если бы у бабушки, кроме того, не было трех попугаев и Пикита, сенегалка, не укусила бы Макдональда за лапу, которую он экспериментально засовывал к ней в клетку. Пикита всегда кого-нибудь кусала. Такой дьявольской птицы я больше не встречала, а это немалый комплимент, если учесть, сколько попугаев перебывало у бабушки, — и все они кусались при малейшей возможности. Она была маленькой, с зеленой спинкой, оранжевым брюшком, желтыми ногами и серой змеиной головкой. Глаза у нее были серыми, как два камешка, но когда она злилась, глаза становились ярко-желтыми и то вспыхивали, то угасали, точно маяк.

По этим вспышкам всегда можно было понять, что Пикита намерена атаковать. К сожалению, как правило, предупреждение обычно запаздывало. Нападала она чаще всего, когда ей сыпали корм. С обычной бабушкиной непоследовательностью в то время, как остальные ее попугаи обитали в клетках с кормушками, которые наполнялись снаружи, только в клетке Пикиты кормушка была закреплена внутри. Кроме того — такая уж удачливая птичка она была! — дверца ее клетки не открывалась наружу, а скользила вверх и вниз как подъемная решетка рыцарского замка. Все члены семьи, кроме бабушки, рано или поздно оказывались в западне — чертова дверца падала и защемляла им запястье, пока они насыпали семена в кормушку, и Пикита, чьи глаза вспыхивали и угасали как неоновые вывески, устремлялась вниз и впивалась им в большой палец.