Анатолий Трушкин - 208 избранных страниц

К П С С. Я?! Надо же так напиться!.. А что, Бог есть?

К Г Б. Выясняем сейчас. Работает одна группа.

Хлопает где-то дверь, появляется П е р в ы й с в я щ е н н и к.

К П С С (падает на колени). Батюшка, грешна я, каюсь. Прости за все! Прости, христа ради!

К Г Б. Ну что, батюшка, прощена она?

П е р в ы й с в я щ е н н и к. Так точно, товарищ генерал!

К Г Б. Ты кто?

П е р в ы й с в я щ е н н и к. Старший лейтенант Гаврилов, товарищ генерал! Со вчерашнего дня, товарищ генерал, по вашему приказанию в форме священника.

К П С С. Надо же так напиться!

К Г Б (Первому священнику). Свободен.

Первый священник поворачивается через левое плечо, чеканя шаг, уходит.

К Г Б. Встань, Капа, застудишь себе что-нибудь.

К П С С (встает). Может, нет Бога-то, а мы тут дурака валяем.

К Г Б. А если есть?.. Все видит, все знает.

К П С С. Больше тебя?

К Г Б. Больше меня никто не знает.

К П С С. Значит, его нет.

Хлопает дверь, появляется В т о р о й с в я щ е н н и к.

К П С С (падает на колени). Батюшка, грешна я! Молодая была – дура. Не ведала, что творила. Бес попутал, змей горыныч гадкий. Вот он стоит перед вами. Отрекаюсь от него, батюшка, от врага рода человеческого. Отрекаюсь! (Неистово крестится.)

К Г Б (падает на колени). Батюшка, врет все, гадюка! Не верь ни единому слову.

К П С С. Провокация, батюшка. Деструктивный элемент. Врет на каждом шагу, ничего святого за душой.

К Г Б. Все по ее наущению, батюшка. Сам по себе овцы не обижу.

К П С С. Отца зарежет, мать в тазу утопит. Народу сгубил немыслимо. Батюшка, позволь ручку поцеловать.

К Г Б. А мне вторую, батюшка. Вас, батюшка, как по батюшке?

В т о р о й с в я щ е н н и к. Майор Сидоров, товарищ генерал!

КПСС и КГБ поднимаются, отплевываются.

К Г Б. Сколько вас в лавре?

В т о р о й с в я щ е н н и к. Это – Лубянка, товарищ генерал, внутренний дворик. Вы вчера приказали замаскировать все под лавру.

К П С С. Надо же так напиться!

КГБ делает Второму священнику знак, тот уходит.

К П С С. А все равно на душе чище как-то стало, светлее как-то. Летать хочется.

К Г Б. Покаялись, вот и легче на душе.

К П С С. К Богу ближе стали. Не то что в восемьдесят пятом году.

КГБ недоуменно смотрит на КПСС.

К П С С. В восемьдесят пятом-то напились.

КГБ недоуменно смотрит на КПСС.

КПСС Перестройку-то начали.

К Г Б. А-а! Надо же было так напиться!

Обнявшись, уходят.

– Ну что, русский, загадочная твоя душа, не выпьешь ведро водки?

– Ведро и лошадь не выпьет.

– Лошадь не выпьет, а ты-то – русский!

– Ну а зачем мне?.. Ни с того ни с сего… Смысл какой?

– Смысла никакого нет.

– Домой придешь как свинья, посуда вдребезги. Кому я чего докажу?

– Никому ничего ты не докажешь.

– Если бы ради какого-то большого дела.

– Именно что ни для какого дела. Просто так.

– Получается – все против того, чтобы мне пить.

– Получается, что так. Ну, тогда извини.

– Стой! Вот когда все против тебя, обязательно надо выпить. Давай ведро.

– Загадочный народ! Зато теперь никаких забот тебе.

– Самая теперь забота нам.

– Какая?

– Это тайна.

– Скажи.

– Это – русская тайна!

– Скажи, я никому. Какая тайна?

– Где достать второе ведро.

– Зачем?

– А вот этого даже мы не знаем.

Будто вышел я на улицу купить чего-нибудь… но почему-то с ведром. Из ведра курица выглядывает. Тут же подходят двое… двухметровые… босиком, но в милицейских фуражках. Спрашивают:

– Откуда у вас золотые яйца?

Я говорю:

– С чего вы взяли, что у меня золотые яйца?

Они раз в карманы ко мне и достают три яйца золотых – «пройдемте».

Садимся в машину, смотрю – господи! Я ведь в одних трусах, откуда карманы-то? И потерял сознание.

Очнулся в комнате – дверей нет, вместо окон портреты руководителей, за столом трое в полувоенном, все рыжие, сам я напротив на табурете. В углу часовые, те самые, что вначале встретились… двухметровые.

Спрашивают:

– Вы в наших рядах по убеждению или из-за корысти?

Я, конечно, говорю:

– По убеждению.

– Тогда скажите, готовы ли вы за свои убеждения отдать жизнь?

Я спрашиваю:

– Чью?

– Свою.

Я говорю:

– Нельзя ли стаканчик водички?

– Пожалуйста.

Пью, тяну время. Самый рыжий, который посередине у них, спрашивает вдруг:

– Вы вообще-то за новую линию?

Я говорю:

– Я всегда за новую линию.

Конопатый с краю полистал какие-то бумаги, говорит:

– Врет он все, он за реформы, а не за новую линию.

У меня поехало в голове – какая-то новая линия, а я не знаю, говорю: