Наталья Поваляева - Шел трамвай десятый номер…

– Инсульт всегда внезапный, – неожиданно встревает Бабуля. – Запланированных инсультов не бывает. Вот у моей приятельницы одной…

– Да ну вас с вашей приятельницей, в самом деле! – раздраженно вскрикивает Мадам.

Затем, повернувшись к Фотографу, шепчет с напором:

– Те фотокарточки не подойдут. Там же флейта, помните?

– По… помню, – лепечет Фотограф, – и что же?

– То же! Флейта – это… – тут Мадам что-то мямлит, – … символ.

– Какой, простите? – не понимает ее собеседник.

– …ес…, – едва слышно бормочет Мадам, – символ.

– Майонез – символ? – Фотограф начинает думать. – Ну, в известном смысле… некоторым образом…Если бы вы объяснили, какое отношение имеет флейта к майонезу…

– Да нет же! – гаркает прямо ему в ухо Мадам, так, что Фотограф подпрыгивает. – Какой еще майонез!

– Флейта – фаллический символ! – громко и достоинством произносит Бабуля, которая всю жизнь до самой пенсии работала в Филармонии конферансье.

Школьник хихикает. Из всего сказанного понял только «майонез», зато видит, какое лицо сделалось у Мадам.

– Да что вы говорите! – картинно пугается Фотограф, прижимая к сердцу ладонь.

– Да! – рявкает та не без облегчения. – И этот символ кажется мне излишним… в новых обстоятельствах. Так что решено – завтра же сделаем новую композицию. Томик Сапфо я возьму в районной библиотеке, а вот алую тунику… впрочем, у моей соседки по площадке я видела как раз такие шторы в спальне – алые, с темно-синими гиацинтами. Думаю, она одолжит мне их на пару часов. А вы поможете мне красиво задрапироваться. Ведь вы же поможете? – грозно спрашивает Мадам.

– Конечно, помогу, – бормочет Фотограф, опасаясь физической расправы.

– Ну, тогда решено, – Мадам довольно вздыхает и откидывается на спинку сиденья.

– «Театр юного зрителя», – объявляет Водитель, и пришельцы покидают салон.

А трамвай номер десять следует дальше строго по расписанию.

– Не может этого быть, – говорит Бабуля, шурша фантиком от мятного леденца.

– Может! – заявляет ей Безработный. – Я сам их видел. Они стояли возле мясной лавки.

Это Безработный

– Но это ничего не доказывает, – говорит Бабуля.

– А у нашей, – продолжает Безработный, – в рукаве была бутылка.

– Как? В рукаве?

Безработный усмехается.

– У меня глаз наметанный, меня не проведешь. Французское белое, сухое.

– Почему именно сухое? – ехидно интересуется Бабуля. – А если оно не белое, а красное? И не сухое, а полусладкое?

– Потому, что вторая дама прямо так и сказала: «Больше всего я люблю красное и белое!» Наша ей: «А я, пожалуй, больше белое. Белое сухое. Ах, это французское вино!». Потом они еще поговорили – тут, врать не буду, не слышал. Но та вроде растерялась. Тихо так что-то говорит. И зырк этак, словно бы стыдится. А наша как подскочит – хвать ее под локоть и повела, и повела. Поволокла!

– Куда? – вытаращивает глаза Бабуля.

– К себе, конечно. В свое логово. Наверное, будет прохаживаться перед ней в своих алых занавесках. С этими, как их…

– Темно-синими гиацинтами, – подсказывает Бабуля.

– Вот-вот, с ними.

– Но вы уверены, что она это она? Та самая?

– Никаких сомнений. Такая высокая особа, знаете, крупная кость, с таким властным уверенным лицом, в таком красном платье, с такими большими…

– Ну, как вам не стыдно! – восклицает Бабуля. – Здесь дети!

Школьник, который качал ногой, делая вид, что смотрит в окно, хихикает. Бабуля берет его за плечи и выпрямляет.

– Сколько раз говорить, не сутулься! Горбатым хочешь вырасти?! Инвалидом хочешь остаться?!

И поворачивается опять к Безработному.

– Так что вы говорите, крупная дама с формами?

– О, да! – восклицает тот. – Еще с какими! Когда она стояла, запрокинув голову, заломив руки, у мясной лавки, я сразу понял, кто она такая.

– А она не говорила что-нибудь вроде: «Я застрелюсь?»

– В том-то и дело, что почти! – Безработный радостно потирает руки. – Она сказала, она сказала… постойте, как же она сказала?

– Боже мой! – говорит кто-то за его спиной.

– Да! – Безработный даже подскакивает на месте. – Вот это самое она и сказала. Боже, говорит, мой.

Тут он оборачивается, видит Мадам, которая как раз вошла в вагон, и испуганно хрюкает. Но Мадам не обращает на него никакого внимания. Она садится на свое любимое место у окна и повторяет: