Эфраим Севела: Моня Цацкес – знаменосец

– Старшина Качура? Подорвался на мине. Даже сапог не нашли. Помните, какие у него были хромовые сапожки?

– И политрук Кац погиб… Война не разбирает.

– А помните почтальона? Валюнаса, которого начальство готовило закрыть грудью амбразуру дота, как это сделал Александр Матросов? Он еще в пьяном виде прокусил ухо нашему командиру полка и угодил в госпиталь для психов. Сейчас вспомнили? Вернулся через полгода и погиб… Так и не став Героем Советского Союза…

– И бывшего шамеса нет в живых… И бывшего кантора Фишмана тоже…

– А немец из Клайпеды? Зепп Зингер, урожденный Залман Зингерис? Который был поваром у фельдмаршала Манштейна и продемонстрировал гостям из Берлина превосходство германской расы? Его взял в повара подполковник Штанько. И оба погибли. От одной бомбы…

И еще сказал Моня:

– Ветеранов, живых, можно по пальцам сосчитать. А дивизия по-прежнему в полном составе. Пополнение наскребли в Литве. Чистые литовцы. Евреев к нам больше не присылают. Кончился запас.

– Знамя полка? А что ему сделается? В целости и сохранности. Бархат почти новый…

Стенные часы за спиной у Мони закашляли, зашипели, и деревянная кукушка высунула головку из круглого отверстия и прохрипела свое «ку-ку», напомнив, что мне пора ехать дальше.

– Постойте, у меня к вам один вопрос… – задержал меня Моня. – Вы старше меня, может быть, вы знаете… – Он смутился и стал подыскивать слова. – Допустим, женщина потеряла дар речи и слышит плохо… не от рождения – это несчастный случай… Так дети у нее не будут глухонемыми?

Я удивился, с чего это Моню Цацкеса интересуют такие проблемы. И он пояснил, застенчиво улыбаясь:

– Понимаете… есть один человек… У меня же никого не осталось… Фирочка-Козочка…

– Какая козочка? – не понял я.

– Есть такая. Тоненькая… с зелеными глазами… Она из-за меня пошла в санитарки и поехала на фронт. Но не доехала. Их разбомбило… От контузии она перестала говорить… И с ушами плохо… Фима Шляпентох, пока его не убило, писал за меня письма… Мы искали ее… И нашли… Так вы думаете, что это не отразится на детях?

Я заверил его, что ее контузия не имеет никакого отношения к будущим детям, потому что это не врожденное, а благоприобретенное…

– Спасибо на добром слове, – улыбнулся Моня, и белые шрамы на его подбородке порозовели. – Так уж, видать, нам на роду написано: раньше я молчал, она говорила. Теперь наоборот будет.

Мы обнялись с Моней. Я поехал к повороту шоссе, оставляя за собой шкаф, переделанный в караульную будку, и плотную фигуру солдата в нем, с круглыми, как у пингвина, глазами.

До конца войны было еще полтора месяца.

Иерусалим, 1977

Сталин меня поведет (идиш).

Где рэб Мойше? (идиш)

Товарищ (литовск.).

Слушай, Израиль! Господь Бог наш. Господь единый! (еврейск.)

Родной язык (идиш).

Поцелуй меня в зад (идиш).