Алла Борисова-Линецкая - Дневник горожанки. Петербург в отражениях

— Это ж, сколько их уже за решеткой? — негодуют представители алии 90-х (они всех учат, все знают, судят обо всем уверенно) в приемной у врача, ожидая очереди. — Из них же можно уже составить целое правительство! Тюремное!

А собеседник говорит, что гордится. Вот такая у нас демократия. Вор должен сидеть в тюрьме. Даже если он премьер-министр. Или, скажем, президент. Точка.

Израильская демократия мне лично нравится, хотя что-то иногда раздражает — когда, например, попадаю в африканский район Южного Тель-Авива. Представьте себе, что в Петербурге нелегальные мигранты заселились в районе Васильевского острова, открыли свои магазины, кафе, парикмахерские, раскинулись на отдых в скверике и с недоумением смотрят на редких коренных горожан. Вот эту картину можно наблюдать в Южном Тель-Авиве. Здесь живут в квартирках по 10 человек в каждой люди без статуса из близлежащих, не самых благополучных стран Африки. Израиль — единственная демократическая страна, до которой они могут дойти пешком. И сделать никто ничего не может. Потому что демократия, имеют право жить, где хотят. Им предлагают деньги, чтобы они уехали домой. Но они домой не спешат. Зачем?

— Эй, папарацци! — на меня угрожающе надвигается компания подростков из Эритреи. Или Судана. Понять сложно. Ретируюсь, петляя в трущобах.

…Хамсин. Горячий, расплавленный ветер пустыни. Не хочется думать. Хочется пить чай с мятой в ближайшей забегаловке. И вспоминать прохладный Петербург.

Фото Павла Маркина

Я читала лекцию на факультете журналистики Иллинойского Университета. Большой такой университет, недалеко от города Чикаго. Так вот, я должна была рассказать о газетах и журналах города Санкт-Петербурга.

Я начала говорить, но меня перебили.

— Извините, — сказал немолодой профессор, пригласивший меня в свой класс. — Сначала покажите им, пожалуйста, на карте, где находится Петербург. И, кстати, где Россия. Не все знают…

Фото Галины Зерниной

«Эта сторона улицы наиболее опасна…». «Почему она опасна?», думаю я, девочка шести лет, бледный питерский ребенок, задрав голову, читая по слогам. Красивая такая улица, называется «Невский проспект»…

И еще было такое странное слово «бомбоубежище». Это значит — куда-то надо было бежать, спасаться, держа подмышкой любимую кошку. От чего спасаться, морщит лоб девочка. Ничего не понимаю. Спрошу у мамы.

Для мамы Невский проспект в 41-м — это близорукий, сутулый профессор математики — папа, уходящий в ополчение. Навсегда. Это поезд со школьниками — теперь уже интернатскими детьми, двигающийся под бомбежками на север. Не надолго, думают взрослые… Месяца на два. Скоро вернемся в Ленинград. Шубы брать не будем.

Моя бабушка — воспитательница. Едет в теплушке с больными дизентерией, завшивлеными детьми. Все знают, что она очень честная — эта ленинградка в первом поколении. Поэтому ей с тремя детьми приказывают по приезде на место жить в кладовке, где хранится хлеб на весь интернат. Оголодавшие в дороге худые ленинградские дети сидят на буханках хлеба — и ни кусочка, ни корочки не могут отщипнуть от этого богатства. Воспитательница строго следит за ними. И они справляются. А в интернате свирепствует дизентерия. Это — война.

…А в 90-м году мой друг из Германии, студент-медик Гец привел меня в гости к своей маме и достал семейный альбом. Пара страниц… и я вижу его, Геца. Нет, это не он, а его дедушка. В нацистской форме, при полном параде.

— Да, он погиб у вас, под Ленинградом, — смущается мама Геца и быстро перелистывает страницу. Я тактично молчу. Глотаю фразу о том, что там же погиб мой дед-профессор математики. А моя мама с братом и сестрой ехали в это время в дизентерийной теплушке все дальше на север. Там их ждала голодная эвакуация. Баталии и братание с местными жителями. Щуплый мальчик (мой дядя) дерется с одноклассниками, обозвавшими его «жидом». «Не выдал Сталин Гитлеру евреев, от этого и началась война». Болезни. Похоронки. Бабушка, воспитанная в богатом купеческом доме, жена профессора, привыкшая вести дом с помощью верной домработницы, учится колоть дрова, разводить огород, копаясь в навозе. Этот небольшой, но старательно выращенный огород и помог интернатским детям выжить в далеком уральском поселке Огнево. Они смогли вернуться домой, это главное. И даже комнату в коммуналке на Литейном у моей бабушки не отобрали. Вот счастье-то.