Шлифовальщик: Очерки гарнизонной гауптвахты

Мужик он был очень умный: два высших образования, кандидат наук, прекрасно разбирался в компьютере (в те времена, когда персональные компьютеры были редкостью, это было большим достоинством). В трезвом виде — интереснейший собеседник. Но пьяный он был безобразен. Прошлым летом я сдуру оставил у Наташи в общаге свой пуховик, чтобы не держать его в каптёрке, а Лунтер с Ленкой его благополучно пропили. Для тех, кто не застал девяностые, поясню, что хороший пуховик в те времена стоил приличных денег. Все обычно носили китайские пуховики отвратительнейшего качества, у которых через неделю пух ссыпался вниз. Человек в таком пуховике выглядел забавно: тощие плечи без пуха и толстенный курдюк внизу. У меня же был канадский пуховик, подаренный родителями. Лунтер с Ленкой продали его за две бутылки водки, бутылку пива и шоколадку. Но про меня эта парочка не забыла — пиво мне оставили.

— Замёрз? — спросила Наташа, когда я вошёл.

— Конечно, замёрз! — нетрезво засуетилась Ленка. — Надо для сугреву… По пять капель…

Она бойко разливает израильскую водку «Стопка» со вкусом лимона по разнокалиберным ёмкостям. С неженской силой подхватывает под мышки Лунтера и волочёт его за стол.

— Я не буду пить! — отказываюсь я, расстроенный тем, что Наташа не одна в комнате.

— Чего это? — пьяно обижается Лунтер. — Ты не хочешь выпить со старым евреем?

При опьянении средней степени Павел Абрамович всегда вспоминает свою национальность, и ему везде начинают мерещиться антисемиты.

— Скажи, что ты имеешь против евреев? — наседает на меня кандидат геологических наук.

— Ничего, — пожимаю я плечами.

— Тогда почему пить не хочешь? — недоумевает Лунтер.

Чтобы закрыть еврейский вопрос, я опрокидываю в себя стопку «Стопки» и ищу, чем закусить. На столе среди объедков стоит миска с неприятно пахнущей квашеной капустой, в кучу капусты воткнуло несколько окурков. Не найдя больше ничего съедобного, я занюхиваю рукавом. Тридцатиградусная «Стопка» — водка слабенькая, так что можно обойтись и без закуски. Ленка и Лунтер выпивают по полстакана «Стопки», непьющая Наташа пригубляет бокал с «Сангрией» — приторным алкогольным напитком тех времён, по вкусу напоминающим переслащённый компот из сухофруктов, разведённый техническим спиртом и щедро сдобренный химикалиями.

Через пару часов возлияний у Лунтера наступила завершающая стадия опьянения, буйная. Началась она с того, что он посмотрел вдруг расширившимися глазами на входную дверь и встревожено прошептал:

— Кагэбэ!

— Что? — не понял я.

— Кагэбэ! Спецслужбы! Они повсюду! Они везде среди нас!

Когда-то в далёкой молодости Лунтер был ярым диссидентом, и на этой почве у него, как говорится, съехала крыша. Когда он перепьёт, ему везде мерещатся злые кагэбэшники, установившие тотальный контроль на всей Земле и даже контролирующие его диссидентские мысли. Трезвый же он — совершенно нормальный человек без всяких психических отклонений.

— Вот они, твари!! — заорал вдруг диссидент и швырнул ботинком во входную дверь. — Фашисты!! Мне дышать трудно в этой поганой гэбэшной стране!! Слышите?! Дышать!! Я свободы хочу!!

— Да успокойся, Павлик! Нету уже никакого КГБ давно, — успокаивала разбушевавшегося диссидента верная Ленка.

— Врёшь! КГБ всегда было и будет! Эти подлюки такие живучие, при любом строе выживут, уроды!!

Неожиданно в дверь настойчиво постучали.

— Ага, гэбня пришла! — злобно обрадовался Лунтер. — Арестовать меня хотите?! А вот хрен вы меня возьмёте!

В его ногах вдруг появилась сила, и он моментально очутился возле окна. Окно ещё было заклеено с зимы, Лунтер с треском распахнул его, оторвав шпингалеты. Водка сделала диссидента настолько решительным, что он решил спрыгнуть с третьего этажа и, отстреливаясь, уйти огородами. Ленка бросилась вслед за борцом с гэбнёй и крепко уцепилась ему за штаны. Сделала она это спокойно и уверенно; видимо, диссидент не раз пытался уйти от спецслужб через форточку.

— Открывай, слышь, эй! — раздался из-за двери голос с сильным кавказским акцентом.

— Не открывайте! — посоветовала Ленка почему-то шёпотом.

Ситуация была настолько глупая, что мы с Наташей растерялись.

— Дверь вынесу, слышь, да! — пригрозил из-за двери невидимый кавказец. — Стрелять буду, да!

— Я открою, — сказал я Наташе. — Хрен знает, вдруг правда палить начнёт.

Собрав в кулак мужество и настроившись биться до последнего по крайней мере с десятком кавказцев, я подошёл к двери и открыл.