Эдуард Тополь - Китайский проезд

– Н-да! – ответил Винсент, завистливо глядя на деньги. – Я сделал большую ошибку в жизни.

– Какую? – спросил Болотников.

– Я не стал банкиром.

– Грабить самолеты еще прибыльней, – усмехнулся Болотников. – Подумай об этом.

Винсент вздохнул:

– Нет, с этим я завязал. Я приехал сюда л: ать легальный бизнес.

– Ты выбрал верное место, – сказал Брух

Второй визит – в «Президент-отель», но по дороге Винсент заехал в «Макдоналдс» и купил две дюжины биг-маков и дюжину пакетов с жареной картошкой. Он купил бы и больше, но у него кончились русские деньги, а ему еще хотелось купить цветы. Пришлось заскочить в банк и выстоять небольшую очередь, которая, наоборот, покупала доллары. Какая-то старуха, получив новенькую сотенную купюру с укрупненным портретом Франклина, недоверчиво повертела ее в руках и вернула кассирше:

– Разве это деньги, милая? Тут одна лысина! Нет, ты мне дай настоящие – с маленьким мужичком!

Обменяв деньги, Винсент выскочил к своему «мерседесу», у которого уже стоял милиционер, грозно постукивая жезлом по лобовому стеклу машины.

– Документы! Штраф будем платить! – привычно сказал он Винсенту.

– Моменто! – Винсент нырнул в машину, достал из бардачка грамоту с подписью московского мэра и с улыбкой подал мильтону. Тот уставился в текст.

– Карашо? – спросил у него Винсент.

– «Карашо»! – злобно передразнил его милиционер. – Езжай, сука!

– Thank you!

Но на следующем углу Винсент притормозил, жестом подозвал старуху с ведром подснежников, увязанных в маленькие букетики.

– Патчом? How much?

– Три тыщи, милок! Свеженькие! Седни с ранья сама собирала, все ноги поморозила. В лесу-то… – затараторила старуха.

Он не понял, переспросил:

– All snowdrops – how much? Патчом? – и обвел жестом все ведро с цветами.

– Все хочешь взять? Ой, я не знаю. Тут, поди, тридцать букетов! Тут на девяносто тыщ!

Винсент дал ей русскую стотысячную купюру:

– Enough? Карашо?

– Сдачу я тебе должна, милок, сдачу… – не веря своей удаче, старуха достала из кармана телогрейки мятую пачку мелких русских денег и трясущимися руками стала отсчитывать ему сдачу.

Он махнул рукой:

– It's okay! Карашо! Forget it!

Но она не поняла, вручила ему горсть мятых рублей и еще перекрестила его:

– Спасибо, милок! Дай тебе Бог! Будет старухе на хлебушек с чаем… – и протянула Винсенту мокрую охапку букетов.

– Wrap it up, please, – и Винсент жестами показал, как заворачивают букеты. – Don't you have a paper to wrap it?

– А газетку купишь, милок, газетку. Благослови тебя Бог! Дай те Бог мульон!

Винсент взял цветы, положил на соседнее сиденье возле пакетов с гамбургерами и покатил в «Президент-отель», разбрызгивая апрельские лужи на неосторожных прохожих.

Апрель уже стоял в Москве, апрель!

По Тверской проезд был закрыт в обе стороны – тут шла краснознаменная коммунистическая демонстрация. Впереди медленно катил грузовик с гигантским портретом Зю Гана и мощными радиодинамиками, оглушающими улицу маршами времен второй мировой войны:

Вставай, страна огромная!

Вставай на смертный бой!

Огромная колонна демонстрантов с вдохновением подхватывала:

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой!

Демонстранты несли портреты Зю Гана и Ленина, кумачовые флаги и развернутые во всю ширину улицы транспаранты:

«БАНДУ ЕЛЬ ТЗЫНА – ПОД СУД!»

и

«НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ – МЫ ПОБЕДИМ!»

На сей раз в проходной «Президент-отеля» Винсента ждал пропуск, а охранники, осматривая его большой макдоналдовский пакет с гамбургерами, жадно потянули носами.

– You like it? Be my guest! Take it! – и Винсент с апрельской щедростью дал им по гамбургеру, а они в ответ даже не стали открывать его атташе-кейс, где лежали пачки с долларами.

Нагруженный свертком с цветами, сумкой с гамбургерами и атташе-кейсом, он прошествовал через центральный вход в вестибюль отеля и не узнал его: вместо прежней величественно-холодной и бело-мраморной пустоты тут царила обстановка не то революционного штаба, не то шумной московской тусовки. К лифту пришлось чуть ли не проталкиваться, и по дороге Винсент натыкался то на банкиров, которых он видел на банкете в «Праге» и в президентских покоях на «приеме» у Сос Кор Цннья, то на знаменитых политологов и журналистов, чьи лица не сходят с русских телеэкранов. В воздухе стоял сигаретный дым, шелест деловых бумаг и листов ватмана с эскизами плакатов, значков, клипов. И со всех сторон шумели голоса, обрывки разговоров, возгласы: