Эдуард Тополь - Московский полет

– Мы вводим эстонское гражданство. Его автоматически получают те, кто жил в Эстонии до советской оккупации, а также их дети и внуки. А те, кто приехал в Эстонию после 1940 года, имеют право на наше гражданство только через два года, если сдадут экзамен по эстонскому языку, – заявили нам на пресс-конференции эстонские журналисты.

– Но мы слышали, что русское население против этого. Что русские тут организовали свою партию «Интерфронт» и даже бастуют…

– «Интерфронт» поддерживают только 12 процентов русского населения. Но их первая забастовка застала нас врасплох, это правда. Они сорвали доставку хлеба в магазины, остановили движение автобусов. Но теперь к следующей их забастовке мы уже готовы: для всех автобусов и трамваев есть эстонские щоферы-дублеры. И то же самое – для продовольственных и хлебных машин…

– А вы не боитесь, что у вас повторится Венгрия 1956 года?

– Эстония идет впереди освободительного движения Прибалтики. Но на нашей территории размещено примерно 200 тысяч русских солдат. А нас всего один миллион шестьсот тысяч. То есть на каждых восемь безоружных эстонцев, включая младенцев и стариков, приходится один русский солдат с автоматом и полным боевым комплектом. А про танки, самолеты и ракетную артиллерию мы уже не говорим.

– Но город бурлит. Что же будет, если завтра русские танки войдут в Таллинн? Народное восстание?

– Нет, восстания не будет. Все будет тихо. Мы подсчитали, им достаточно арестовать сто лидеров – и здесь все затихнет на какое-то время. Поймите, мы маленькая нация, и, как у любой маленькой нации, у нас обостренный инстинкт самосохранения. Мы не можем каждый раз бросать под танки треть населения. Мы пожертвуем собой – сто человек, мы даже сами составили список, кого они арестуют. Но сохраним нацию. И нация будет ждать следующего шанса. Ведь осталось недолго. Даже если завтра в Кремле сбросят Горбачева и власть захватит какая-нибудь хунта – ну, сколько они смогут еще продержать эту империю в узде? Ну, пять лет – от силы. А скорей всего – пять месяцев. А потом все равно все рассыплется…

– Вчера я брал интервью у Михаила Бочарова, это один из лидеров либеральной оппозиции в Верховном Совете. Но когда речь зашла о выходе Эстонии из СССР, он сказал: пусть они выкупят те заводы, которые мы там построили. Пусть все выкупят, а тогда – отделяются. Что выдумаете об этом? Вы будете выкупаться из империи?

– А нам не нужны их заводы! Пусть они их забирают! Пусть вывезут, как они вывозили заводы из Германии в 1945 году. У нас воздух чище станет без этих заводов…

Стоп! Довольно стенограмм! Я хочу, чтобы в этой главе читателю дышалось так же легко, как мне в Таллинне. Потому что Москва с ее смогом и духотой, с ее бесконечными про– и анти-горбачевскими речами, с ее выражением полной безнадеги на дерюжных лицах прохожих, с ее мухами в каждой квартире и аварийными запасами мыла и стирального порошка в домашних туалетах, с ее скучными прожектами ввести свободный рынок и в то же время спасти партократию, с ее милицией, которая избивает людей на Пушкинской площади, с ее гэбэшными генералами, которые внушают миру, что теперь КГБ – это филиал Greenpeace и Amnesty International, с ее пульсом политического Бейрута и предчувствием того, что на улицах вот-вот начнут стрелять или, по меньшей мере, дадут кулаком в морду, – все это осталось там, в России, почти за границей!

И там же остались страхи, что меня отравит КГБ. И мои бостонские планы питаться в этой поездке одними калифорнийскими сухофруктами. И даже Аня, женщина моей жизни, осталась там, в России…

А здесь, в Таллинне, на Ратушной площади, я нанял конный фаэтон и, празднуя свой второй побег из России, целый час катал по городу Сэма Лозинского, Нормана Берна, Дэвида Лорма и еще кого-то. И запоем рассказывал им, как служил здесь в армии тридцать лет назад и как вот тут, в Кадриорге, вон в том военно-морском госпитале лежал с язвой желудка. Я даже вспомнил стихи, которые сочинял тогда, лежа в госпитале: «Тихо бродит осень в парках Кадриорга». Конечно, американцы ничего не понимали в моих стихах, но восторгались Таллинном…

А потом к нам в гостиницу пришел знаменитый эстонский диссидент N. Мы – вся делегация – снова собрались в номере Барри Вудсона, тесно расселись на полу и на подоконниках и включили магнитофоны. N. стал рассказывать о том, как его, 23-летнего студента, арестовали в 1958 году. За «пропаганду национализма и призывы к выходу Эстонии из СССР» ему дали тогда десять лет строгого тюремного режима и выпустили из мордовского лагеря лишь в 1966 году. Но и выпустив, не разрешили работать по профессии. А второй раз его арестовали в 1980-м, когда ему было уже 45, и – снова «за антисоветскую агитацию и пропаганду» – отправили назад, в тот же мордовский лагерь.