Алисса Наттинг: Тампа (ЛП)

«Согласна», — поддакнула я. — «Я тут новенькая. Это будет вполне справедливо». И я одарила Джанет дежурной улыбкой, на которую она не ответила. Вместо этого она вытащила из сумочки желтый платок и прокашлялась в него, словно я была противным куском слизи, который можно изгнать прочь, если просто высморкаться.

То, что у меня будет мобильный класс, означает, что он перейдет под мой полный контроль. Повесить бы на окна непрозрачные шторы, принести мои любимые духи и разбрызгать их на рабочий стул. Я буду преподавать английский и литературу в восьмых классах, и хотя я еще не знаю, какие парни будут моими любимчиками, я уже гадаю по именам с помощью мини-приемов вуду, по чернильным пятнам на стульях между ногами, даже по влажности моих пальцев. Я пишу их имена на доске в первом ряду, надеясь, что эта магия заставит их сесть именно на те места, куда подскажут им гормоны, хотя глаза их и не увидят ничего подозрительного. Я ласкаю себя, сидя за столом, до тех пор, пока не становится больно, а стул пропитывается влагой. Надеюсь, что феромоны сохранятся в воздухе и расскажут избранным ученикам то, о чем я не могу сказать словами. Сижу на краю стола, скольжу вперед, опускаюсь. Мои половые губы в опасной близости от острого угла. Чувствую, как моя нагота соприкасается с твердым слоем лака. Эти углы… Это небезопасно: если я встану, в любой момент они могут поцарапать мое бедро.

Прямоугольный плоский деревянный стол достаточно велик, чтобы на него лечь, и это выглядит символически: гладкая поверхность, с четырех сторон окруженная острыми углами опасности, как напоминание о тех гранях, за которые не стоит заступать. Каждый раз в эти дни, когда я приходила в свой класс, я ложилась на этот стол, прижималась спиной к прохладному дереву и, смотря на необлицованный потолок, сдвигала и раздвигала ноги, словно делая «снежную бабочку». Когда я садилась, я нарочно делала так, чтобы угол больно задевал мой зад, отчего я испытывала удовлетворение, отчасти компенсирующее мучительное ожидание начала занятий. Каждый раз, когда я выключала вентиляцию перед тем, как уйти, это было подобно отключению генератора моих фантазий. В наступающей тишине изменялась и сама комната — воображаемый аромат подросткового пота исчезал, поглощенный запахом деревянного ламината на стенах. Плавающая в солнечном луче меловая пыль оседала на прежнее место, ее сгустки напоминали окаменевших в янтаре жуков, рассматриваемых на свет. Пока вентиляция работала, они ошалело гонялись друг за другом. Перед выходом я каждый раз подставляла язык в этот медовый свет, ловя частички и надеясь получить удовлетворение от этого занятия, даже если те были слишком малы, чтобы можно было их почувствовать.

К пяти часам утра моего первого дня преподавания в школе от ожидания меня стало лихорадить. Включив воду в душе, я поставила одну ногу на столешницу, проверяя состояние промежности до тех пор, пока зеркало не затуманилось и не прикрыло ее цензурой. Насколько я смогла разглядеть, до того как испарина покрыла зеркало, мои накрашенные ярко-красным ногти оставили пять царапин, которые я сделала себе ночью. Мои гениталии истерзаны и опухли. Раздвигаю их пальцами, они похожи на расщепленное сердце. Наклоняюсь и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы получить полное представление. Начинаю ощущать нарастание гнетущей паники из-за того, что створки моих органов осязают лишь друг друга вместо извивающихся, как насекомые, тоненьких мальчишеских пальцев. Встаю под теплую струю воды в надежде почувствовать облегчение. Думаю о мальчиках, от которых меня отделяет лишь пара часов. Фруктовый гель для душа на моей груди насыщает воздух опьяняющим ароматом. Улыбаюсь, представляя, как они почувствуют запах моего яблочного шампуня, которым я вымыла свои белокурые волосы. Хотя на деле он довольно горький — я испробовало это, когда один из локонов упал к моему рту, и я стала сосать его вместе с пеной. Вскоре я почувствовала такое сильное головокружение, что пришлось сесть на пол душевой кабинки. Неуклюже вытащив душ из держателя, я направила струю прямо себе между ног, точно так же, как надевают кислородную маску, выпавшую из потолка в самолете во время разгерметизации — ничего не чувствуя, но питая испуганную надежду на выживание.

Перед выходом проверила прогноз погоды, и сердце упало — обещают высокую влажность. Поежилась, представляя как к концу дня растекается мой макияж и волосы становятся похожими на всклокоченную кипу перьев. Как назло, из комнаты вышел Форд — голый, с полустоячим членом, протопал к окну с видом на восход и протяжно зевнул. «Доброе утро, деточка», — сказал он. — «Чудесное утро», — отозвалась я, захлопывая за собой дверь на выходе.